Уважаемые читатели!
На выборах в Нидерландах Партия народной свободы и демократии (ПНСД) победила просто Партию свободы (ПС). Как заявил победитель, действующий голландский премьер Марк Рютте, в Европе наконец-то «дан бой неправильномупопулизму».
Неправильный популизм в данном случае олицетворял шеф ПС и радикальный блондин Герт Вилдерс. Этот требовал снести мечети, запретить Коран и обещал выйти из ЕС.
Правильный популизм представлял сам премьер-министр Нидерландов. Этот был за ЕС, не требовал снести мечети и запретить Коран, но при этом перед выборами жёстко обошёлся с голландскими турками, не дав им провести в городах марши и разогнав протесты. А двух турецких министров даже выгнал из страны. Чем и набрал себе очков в последние дни перед выборами.
То есть популизм всё равно победил.
Вопрос в том, какой он, этот победный и правильный европейский популизм.
Штука вся в том, что его у нас почему-то многие принимают за некий аналог отечественного «вставания с колен». То есть за желание народов Европы восстановить свои традиции и уклады или даже вернуться к своим национальным духовностям. Остановить процесс своего вымирания и повернуть его вспять. И однажды (в перспективе) вместе с Россией противостоять корпоративной глобализации, стирающей культурное разнообразие. Прекратить превращение планеты в аналог деспотичной IT-империи, вернуться к «миру самостоятельных политических наций». Взять свою судьбу в свои руки и всё такое.
Есть мнение, уважаемые читатели, что европейский популизм — это совсем про другое.
То есть да, он хочет вернуться. Но вовсе не в тот мир, где по улицам чинно гуляют с многочисленными детишками гетеросексуальные семьи, где полны кирхи и костёлы, а о войне и терроризме думать забыли. Где гудят заводы и седые профессора читают лекции в переполненных университетах.
Во-первых, такого благочестивого западного мира вообще никогда не существовало. Он — сегодняшнее, притом глубоко виртуальное явление. Он сшит франкенштейнами поп-культуры из обрезков «старой» Англии, австро-венгерских оперетт, фильмов про межвоенную Европу и книжек про Гарри Поттера. И существует, собственно, только в детско-юношеском масс-культе.
В действительности благочестивая Европа всегда была довольно неблагополучной, оскаленной, балансирующей на грани то революции, то большой войны — и очень хищной. В старой доброй Англии, грабившей половину мира, в 1935-м писали пронзительные книги о нищете шахтёров (которых в итоге добили, практически ликвидировав, к началу 1980-х). Старая добрая Бельгия построила свои заводы, вырезав на рубеже XIX и XX столетий примерно половину населения Конго (примерно вдвое больше, чем проживало в самой Бельгии). Старая добрая Голландия свои алмазы тоже выкопала не у себя, а в апартеидных государствах юга Африки. Чем прославилась старая добрая Германия, все помнят, а старая добрая Франция перед тем, как отступить из Алжира в начале 1960-х, уничтожила до двух миллионов алжирцев в попытке его удержать. Какова была старая добрая Италия в период расцвета своего кино, каждый может вспомнить, пересмотрев «Похитителей велосипедов». Напомним: это фильм об отчаянии человека, у которого вместе с велосипедом украли шанс на хоть какую-то работу и на выживание.
Ну и во-вторых. Единственный период, в который европейцы, пожалуй, действительно хотят вернуться — это как раз время демонтажа старой доброй Европы. Приблизительно с конца 1980-х по начало 2000-х.
Это было время, когда все эти обязательные походы в кирху, жёсткие брачные узы, свирепая экономия на всём и пищащие многочисленные детишки отступили вместе с угрозой ядерной войны и воинской повинностью. Когда из чадящих заводов рабочие массово мигрировали в приятные монстр-моллы, превращаясь из швей в продавщиц и из конвейерных работяг в менеджеров низшего звена. Когда из развалившегося советского блока шёл поток дешёвых батраков, сырья и девочек, социальные программы пухли, зарплаты и пособия были о-го-го. А сверху всё это благополучие прикрывала стальная крыша армии США. Когда европейцу можно стало, наконец, весело и безопасно жить одиноким домохозяином, агностиком и эпикурейцем.
Евросоюз ширился. Импорт и экспорт соревновались в росте. В новомодном интернете можно было найти всё — и за это ничего не грозило. Наступил конец истории, а самые жуткие беспорядки устраивали по случаю заседания каких-нибудь G8 пушистые зелёные антиглобалисты.
И при этом ещё не пришла «обратка». То есть не накатил ещё мировой кризис, нефть ещё была дешёвой, главной войной планеты была югославская. Иммигранты из Африки и Азии были ещё как-то малозаметны и тихи, депопуляция коренного населения не затронула ещё даже Германию. Страшная Россия лежала не вставая, арабский мир существовал где-то за пределами восприятия, терроризм присутствовал в качестве «малинового джихада» из кино и эффективно побеждался крепким ещё Шварценеггером.
Как легко видеть, этот золотой век был вообще не про консерватизм и не про христианские ценности. Этот золотой век был про безопасную и неплохо обеспеченную вольницу.
Я это всё к чему. Электоральная база, то есть массовый избиратель современного западного популизма — это вовсе не вымышленный старый добрый европеец. Это реальный европеец, которому двадцать пять лет назад было двадцать пять лет, у которого всё было и ему за это ничего не было.
Это тот самый европеец, который жил на сверхдоходы от делёжки соцлагеря и ездил с пацанами в секс-туры в Прибалтику, где за €300 можно было себе позволить вообще всё. Этот европеец не напрягался на работе, и не очень опасался безработицы, и спокойно планировал старость в Греции и Португалии, и не боялся внезапного шахида или налёта сексуально агрессивных беженцев в своём районе и очень хотел бы сегодня, чтобы всё это вернулось.
В психологическом смысле, уважаемые читатели, эти ностальгирующие европейские популисты — близнецы столичного среднего класса нулевых. Поднявшегося и упушнившегося, напротив, на дорогущей нефти, и набравшего кредитов, и выпускавшего 100500 интернет-стартапов, и тоже уже начавшего было кататься по миру и присматривать себе дешёвой недвижимости «на потом». И точно так же, хоть и чуть позже, накрытого мировым кризисом.
Реакцией на что стало краткое, но яркое «мы здесь власть».
Избиратели европопулистов вовсе не хотят реставрировать неких традиционных себя. Они просто желают обезопасить уже необратимо нетрадиционных себя от ответных ударов агрессивной реальности.
И поэтому, голосуя за популистов, выбирают они не какой-то там консерватизм или национальный суверенитет. Они голосуют за тех, кто обещает сохранить завоевания «их 90-х». Вольности, привилегированное положение, доступ к недорогой и комфортной старости. Безопасность и от толп мигрантов, и от невидимой руки Москвы. И от внешних диких шахидов, и от собственных «консервативных радикалов».
И поэтому, уважаемые читатели, нам вряд ли стоит искать среди них потенциальных союзников в борьбе за глобальную независимость. Пусть Европа сколько угодно «сдвигается вправо» и «начинает осознавать ошибочность глобализации».
Это не значит, что европейцы желают вернуться в мировую историю. Это значит, что они желают вернуться в её конец.
А нас в их идеальном мире (напомним, «конец истории» — это 90-е) вообще не было.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.