Даже кровников можно помирить. Это никогда не бывает просто. Нужно просить прощения. Это не значит только притворно каяться. Но понять, что смерть твоего вчерашнего врага была трагедией. Он ведь перестал быть врагом. Теперь они все вместе в истории, в памяти. Они стали родными друг другу. Нужно принести дары — не чтобы откупиться, потому что нельзя откупиться от смерти, нет такой цены. Но чтобы показать: мы теперь одна семья и у нас всё будет вместе — и дом, и хлеб. Мы были чужие друг другу, а теперь общая беда сделала нас одним. Нужно пригласить старых и мудрых, чтобы они завершили спор и поставили печать согласия на давнюю распрю. Трудно. Да ведь нет иного пути, иначе все умрут, не успев совершить назначенное.
Бывают раздоры между людьми или семьями, а бывает так, что целая страна со всеми её народами становится полем вендетты. И после, когда всё закончено и флаги поменялись уже не один раз, люди всё никак не закопают свои топоры. И точат, и показывают друг другу, и ругаются. Гражданская война — великое бедствие. Но никому не удавалось её избежать. Любое государство рождено не в парламенте, не законом, не волей короля или президента, не референдумом, не милостивым признанием со стороны мирового сообщества. Только в гражданской войне рождается настоящее дееспособное государство. Так устроен мир. Дело прочно, только если под ним струится кровь.
В начале XX века старая Россия перестала существовать. Она исчерпала свои сроки, выработала свой ходовой ресурс — железо устало. Новая Россия родилась в революции и Гражданской войне. Это была Советская Россия. И мы до сих пор в ней живём. В перестроенной вплоть до отрицания и поругания, но в ней, родимой, — ни в какой иной. Потому и гимн у нас на ту же самую музыку. И Новый год у нас, и много чего ещё. И красные с белыми до сих пор воюют, хотя теперь только за названия улиц, за памятные доски и в интернетах.
Не воюют ведь кроманьонцы с неандертальцами, и старообрядцы с никонианцами, и нестяжатели с иосифлянами почти не воюют. Потому что было, да прошло, быльём поросло. А красные с белыми — в полный рост. Потому что живое и больно, и в той же самой мы живём стране, в Советском Союзе, нравится нам это или нет. И глупо бежать, выкрещиваться из своей настоящей истории в фэнтези.
Мы живём в Советском Союзе, и нам надо примириться друг с другом. Горе тому царству, которое внутри себя разделилось и никак не может сойтись. Придут варяги — и завоюют такое. Народ рождается в муках гражданской войны. Родился? А теперь живи уж какой есть. Не надо навечно затягивать роды или, того хуже, пытаться залезть обратно туда, откуда выродился, чтобы родиться по новой. Мол, не понравилось, как получилось, дай-ка я ещё раз перекрашусь и вылезу.
Поэтому примирение — это не реванш. А то часто путают. Реванш — это не примирение. Это и есть вендетта. Сегодня вы мне реваншем на мою победу, завтра я реваншем на ваш реванш, послезавтра вы реваншем на мой реванш реванша, а двумя днями позже уж я-то возьму реванш за ваш реванш моего реванша. Дурная бесконечность и есть. Примирение — это признать.
Победили красные. Такова история. Белые не победили. Всякие были везде — и хорошие, и подлецы. Но история — она такая. А придумывать альтернативную историю — это только для альтернативно одарённых. Традиционно одарённые должны знать, как оно было тогда и как оно есть.
Иногда у нас оголтелые реваншисты хотят всё запретить и снести. А иногда умеренные говорят: давайте восстановим равновесие. Вот у вас памятник Ворошилову и улица Будённого. А мы доску повесим Колчаку и площадь назовём именем атамана Семёнова. А давайте! Давайте равновесие. Памятник князю Владимиру в Москве? А рядом — равновеликий — убитому им (или не убитому, или не им — тут уж не разберёшь) Ярополку. Чтобы баланс. Чтобы улица Дмитрия Донского обязательно выходила в проспект Мамая и Тохтамыша. Вот с площади Александра Невского выезжать на мост Александра Невского же — это не равновесно. Равновесно выезжать на мост Тевтонского ордена. Рядом с каждым памятником Кутузову надо ставить хотя бы бюстик Наполеону. И уж совершенно излишне говорить, что каждое поминовение Ермака должно быть уравновешено поминовением хана Кучума, потому что если тевтонцы и французы нам чужие, то Кучум — он наш, сибирский был человек. Кучум — он ведь по-своему и Колчак, и альтернативная история.
И дело не в том, что Ярополк был лучше или хуже Владимира. Мы этого сейчас не знаем и едва ли можем узнать. Но так получилось, что основателем нашего предкового государства стал Владимир. Таким мы его и помним, и почитаем. А основателями нашего нынешнего государства — того, в котором мы сейчас живём: не разорванного на части Антантой, не раздавленного новыми тевтонцами в середине ХХ века и, хотя и обглоданного националистами со всех сторон, не уничтоженного до конца до сих пор, — нашими отцами-основателями были большевики. Вот эти вот: Ленин, Сталин, Калинин и другие. А Колчак и Деникин были ханом Кучумом и князем Ярополком. Поэтому примирение — это просто признание исторической правды. И ничто другое примирением стать не может.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.