В старые добрые времена печатных изданий опытные критики загодя начинали готовиться к вручению литературных премий. Они заранее писали несколько текстов на случай победы того или иного автора из шорт-листа. Потом отправлялись на вручение премии, там пировали с коллегами и литераторами, а когда имя лауреата наконец становилось известно, звонили в редакцию и говорили: «Люба, ставь текст номер три». И продолжали пьянствовать. У Нобелевской премии нет ни шорт-листа, ни лонг-листа — кто реально претендовал и как шведские академики выбирали, мы узнаем лишь через 50 лет, когда откроют доступ к архивам. Но с самого начала октября я готовился. Каждый мой день начинался с просмотра рейтингов букмекеров. Книжный критик должен быть готов к любому повороту нобелевского флюгера. Чтобы по первому сигналу начать объяснять, почему победил нынешний лауреат.
Сперва лидировал японец Харуки Мураками. Я честно готовился писать про литератора, который соединил в своём творчестве японские традиции и западный стиль. Кроме того, он самый популярный из авторов, что обычно способствует получению премии. То есть Нобелевка не только для сложных и эксклюзивных — она для всех. И к тому же японцы не получали премий с 1994 года, когда она досталось Кэндзабуро Оэ. Пора уже.
Потом на первое место вышел кениец Нгуги ва Тхионго. И я так же честно готовился писать про автора, который рассказал западному читателю про Кению такое, чего тот даже в страшных снах не мог увидеть. Если он получит премию, то его переиздадут на русском, и тогда с его книгами будет знакома не только горстка сумасшедших вроде меня, а может быть, чуть больше моих сограждан. И кстати, последний раз представители Африки к югу от Сахары, но севернее ЮАР получали премию в 1986 году, когда она досталась нигерийцу Воле Шойинке. Давно пора.
А потом вперёд вышел поэт Адонис, который родился в Сирии, жил в Ливане, а теперь перебрался во Францию и пишет оттуда свои стихи на арабском языке. Я, по-прежнему честно (а что делать?), готовился рассказывать про арабский язык, носитель которого получал премию всего лишь один раз, в 1988 году. Тогда она досталась египтянину Нагибу Махфузу. Замечу, на арабском языке говорят 420 миллионов человек — это, между прочим, каждый 17-й житель Земли. Просто исходя из статистики можно предположить, что среди этих 420 миллионов есть авторы шедевров, но мы о них знаем мало, потому что книги с арабского на русский переводятся плохо. А Нобелевская премия, может быть, подтолкнёт отечественные издательства переводить современную арабскую прозу. А то пока в России этим занимаются лишь отдельные героические энтузиасты.
Но премию получил Боб Дилан. Непосвящённым это может показаться сенсацией. Но только не книжному критику, который всегда готов, всегда во всеоружии, всегда всё может объяснить. Поехали: итак, ну не прекрасно ли это! Впервые за долгие годы премия досталась человеку, которого и так все знают. Ведь как оно обычно бывает? Первый вопрос после известий из Стокгольма: «А кто это вообще?» Нынешний случай — явное исключение. Боба Дилана знают почти все, причём уже десятки лет. И даже если вы не представляете, кто это, наверняка слышали пару песен. Но дело, конечно, не только и даже не столько в этом. Песня теперь тоже литература. Читал ли ты нобелевского лауреата? Нет, я его слушал. Это, кстати, чрезвычайно актуально в новом мире, где книги зачастую не читают, а слушают. Уф, я всё объяснил.