Вчерашнее признание бывшего советского чекиста Евгения Савостьянова* иноагентом — публичный феномен в моей системе координат. Потому что наше знакомство состоялось более 30 лет назад в вельможном кабинете… на Лубянке. Евгений Вадимович с 6 сентября 1991 года возглавлял столичное управление КГБ СССР. Позднее — начальник управления АФБ РСФСР (МБ РФ, ФСК РФ) по городу Москве. Аббревиатура ФСБ появилась на следующий год после его «ухода из органов в политику». И мы во время одной из наших встреч как раз и беседовали с ним о его политперспективах.
Но давайте по порядку. Почему я тогда пожелал познакомиться с главой столичной спецслужбы? Не интервью ради, хотя оно и было записано. Я издавал еженедельную газету «Новый взгляд», и первое в постсоветской России уголовное дело против журналиста было возбуждено в 1993 году Пресненской прокуратурой в отношении моего издания и автора, Ярослава Могутина, с которым меня познакомил наш колумнист Эдуард Лимонов. К слову, из его колонок-лимонок выросло, как из гоголевской «Шинели», издание нацболов «Лимонка».
Впрочем, «песня совсем не о том».
Нам светило по ст. 71 и 74 УК РСФСР («Пропаганда гражданской войны» и «Разжигание межнациональной розни»), и «прокурорские» дали понять, что «ветер дует с Лубянки».
Не мудрствуя лукаво, я решил разрубить сей гордиев узел до того, как он затянется на моей шее, и отправился к главе столичных чекистов.
Мы быстро нашли общий язык: мой тёзка, с одной стороны, оказался фанатом ТВ-проекта «Взгляд», к коему я имел некоторое отношение, с другой — фанатом Виктора Цоя, с которым мне доводилось встречаться.
Короче, наш визави (я ходил туда на пару с медиаидеологом нашего издания Мариной Леско) после нескольких доз лубянского чая дал понять, что ближайшее окружение Борис-Николаича запредельно раздражено тем, что я без всякого намёка на цензуру печатаю тексты Лимонова и Жириновского, но, чтобы «уши не торчали», юристы формально прикопались к русофобским текстам безумной Бабы Леры (aka Новодворская).
Что я запомнил. Собеседник сетовал, что ветераны Лубянки ему не доверяют.
Что меня, собственно, не удивило. Фамилия Савостьянов — по матери, по отцу он был Мочалов. Рассказывал: «Отец работал в аэрокосмическом комплексе. Поэтому когда за дружеским столом собирались коллеги, то часто мелькали фамилии, которые позже стали известны всей стране». Так вот, в органах Савостьянов был чужаком — из координационного совета движения «Демократическая Россия» — и слыл, как некоторым казалось, де-факто смотрящим от Семьи.
Ельцин его слил после того, как направленные нашим собеседником бойцы едва не начали бой с сотрудниками Службы безопасности президента РФ, «проводившими незаконные оперативные мероприятия в отношении главы Мост-банка Владимира Гусинского».
Во время последней нашей беседы я его спросил:
«Работая в КГБ, невозможно не быть и аналитиком. Полагаю, что вы, Евгений Вадимович, анализируете причины, приведшие демдвижение в его нынешнее незавидное положение?»
Цитирую ответ:
«Конечно… Первое — роль «политического охвостья» властных структур, второе — забвенье интересов своих избирателей, третье — уход из демдвижения в аппарат всех идеологов и многих организаторов.
Вот что меня расстраивает: основной нашей концепцией была идея свободного человека, доминанта общества над государством, а сейчас, грубо говоря, государство продолжает доминировать над обществом. И к сожалению, разрыв между властью и народом (на мой взгляд) ничуть не меньше, чем в 1989 году».
Счёл нужным уточнить:
«С позиций государственника, коим вы обязаны являться по должности своей, такая дистанция не есть трагедия».
Реакция и тогда удивила:
«Именно с точки зрения государственника это и есть трагедия. Ведь государственник не тот, кто три раза в день или почаще бубнит: «Мы великая держава». Мы защищаем государственную безопасность, а это прежде всего совпадение того, чего «хотят низы», и того, что «могут верхи». Всегда должна быть их связь.
Вы ведь сами жалуетесь на бездейственность общественного мнения: никто не реагирует, как бывало, на ваши публикации, в газетах вымерла сакраментальная рубрика «По следам наших выступлений», а лейтмотив многих публицистических стонов — «никто ничего не боится, повсюду беспредел».
И действительно: у рядового человека сегодня нет эффективных (да что там — никаких!) рычагов влияния на государственные институты. Безысходность. Но — возвращаясь к демдвижению — замечу ещё раз: я разочаровался не в тезисах, не в курсе, а в исполнении. Здесь нами совершено много ошибок.
Что, пожалуй, естественно по большому счёту. Возьмём тех же большевиков. У них на подготовку к октябрьскому перевороту 1917 года было 15 лет: подготовка кадров, планомерная работа в эмиграции, относительная свобода для выступлений в периодике. А крушение коммунистической системы в конце 1980-х — начале 1990-х произошло с невероятной скоростью. Людей со стороны, способных хоть как-то управлять происходящими процессами, вести государственную работу, практически не было. В результате власть автоматически вернулась к тем, кому она и принадлежала.
Единственный, пожалуй, нюанс: от идеологического отдела ЦК КПСС бразды правления перешли к отделу экономическому. И сегодня как никогда важно растить новые кадры, способные управлять государством в новых условиях. Ведь есть разница: заниматься своим делом по собственной воле или по разрешению чиновника. У нас, увы, масса вопросов продолжает весьма искусственным образом регулироваться. Целые регионы зависят от капризов и настроений всё тех же чиновников».
В устах человека государственного, чиновника, рассуждения эти, вполне стандартные и абсолютно разумные для рефлексирующего обывателя, звучали почти радикально.
И ещё один фрагмент той нашей беседы. Савостьянов вспоминал:
«Я дважды был в загранкомандировках. Первый раз — в США. Я вылетел в Сан-Франциско 11 августа 1991 года, перелетел в Вашингтон, оттуда на машине — в Нью-Йорк… Когда улетал, то думал: хорошо, что прилечу в понедельник, 19-го».
— ?
— Потому что, думал я, если суждено случиться перевороту, то произойдёт это, естественно, в выходные, когда заводы стоят, люди на дачах. Поэтому, узнав в пункте промежуточной посадки (г. Шеннон, Ирландия. — Е.Д.) о ГКЧП, изумлён был беспредельно. Горячие головы, да и только. Я и мои спутники (префект Центрального административного округа Москвы Александр Музыкантский и тогдашний активист «Дем. России» Сергей Трубе) всю вторую половину перелёта уничтожали записные книжки и морально готовились к наручникам в аэропорту Шереметьево.
— Полёт навстречу предполагаемому аресту, стало быть, — вершина вашей биографии?
— Вершиной своей биографии я считаю тот момент, когда 23 августа 1991 года в 15:13 я сел за микрофон системы радиовещания гражданской обороны здания ЦК КПСС и самым строгим голосом объявил, как матрос Железняк, о закрытии этого самого здания.
А 25 августа я улетел во вторую и последнюю (на сегодняшний день) загранкомандировку в Швейцарию. Должен был там пробыть неделю, но почувствовал, что настолько увлечён ходом событий, что, поменяв билеты, спешно вернулся. И узнал, что представлен на должность в Московское управление КГБ».
Позволю себе банальный журналистский штамп-вопрос. Мог ли я тогда предположить, сидя в этом кабинете, что мой собеседник спустя три десятилетия будет объявлен персоной нон грата, иноагентом? Да. Мог. Потому что у меня уже был опыт общения с самым молодым (за всю историю организации) генералом КГБ, который едва не возглавил эту самую организацию, — Олегом Даниловичем Калугиным. И он оказался изменником. Между прочим, спрашивал у Савостьянова про него. Ответ:
«Знаете, разведка всегда была очень самостоятельна, хотя и входила в КГБ. У них свои правила игры. Насколько я знаю мнение специалистов, работающих сейчас в органах, они считают, что Калугин нарушил некоторые этические нормы. Но, с другой стороны, может быть, в определённый исторический период такого сорта действия где-то были и необходимы. Повторяю: ПГУ — настолько своеобразная система, что даже люди, хорошо знающие предмет, не ведают, что же действительно происходит по соседству. Я был бы очень осторожен с выводами».
Вот и я с выводами осторожен. Евгений Савостьянов интересен публике как «системный критик системы» — человек, который знает её изнутри и потому бьёт точно в болевые точки. Его признание иноагентом — закономерный шаг государства.
Пять лет назад он выпустил очень любопытную книгу «Демократ — Контрразведчик. Вспоминательный роман». Тем, кто её читал, было очевидно: автор не видит нашу страну могущественной державой. Да и заявления Савостьянова после присоединения Крыма не оставляли иллюзий относительно его позиции.
Жаль, жаль… И собеседник он симпатичный, и человек, спору нет, разумный. Просто мы с ним по-разному видим перспективу. Разные у нас цели. И публицистику Лимонова воспринимали мы с ним отнюдь не синхронно, увы. А интервью то давнее я сегодня перечитал — и ни один абзац меня не озадачил.
* Включён в реестр иностранных агентов по решению Минюста России от 28.11.2025.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.