Колотушка тук-тук-тук

«Воспел ли он Союз нерушимый? Да и не так чтоб очень. Он воспел нас с вами. Простых, понятных супергероев, совсем ничего не знающих о своём супергеройстве. Ещё он воспел жизнь, а он её любил, пусть и вопреки».

Много всего случилось на нашей земле в прошлом веке. В веке двадцатом. Дополна было там и свершений, и побед, и радостей, и невзгод. И горестей с избытком. И уж коль пошла в такой мех гармонь — в кручину, вспомним о Николае Заболоцком, да и скажем о нём несколько добрых слов.

Что Хармс, сгинувший от неприятия действительности и себя самого в ней же в психиатрии «Крестов» в страшную зиму 1942-го. Что Введенский, так и не понявший новой жизни и умерший на этапе в Казань в декабре 1941-го да там же, в Казани, и похороненный. Что все искатели слова Божьего Богу вопреки, что все обэриуты, как, впрочем, и другие им подобные, ставившие мир тормашками кверху, да ничего не поставившие, но отлитые за дела свои в вечность...

Заболоцкий прожил жизнь до и после Великой войны, он предчувствовал космос, созерцал красный проект во всей его многомерности, быть может и осознавая его конечность. Заболоцкий жил без страха и упрёка, боясь лишь себя самого и смертного самопредательства.

Он ушёл в 1958-м.

Так мало мы его помним...

В 1931-м он писал Циолковскому, узревшему из отшельнического бытия своего, казалось бы, невозможное, великому мистику, прорицателю длящегося и поныне величия нашего первенства в космосе...

«…Ваши мысли о будущем Земли, человечества, животных и растений глубоко волнуют меня, и они очень близки мне. В моих ненапечатанных поэмах и стихах я, как мог, разрешал их...»

В ненапечатанных поэмах и стихах. Сколь велика та утерянная до поры библиотека грозных времён (а ведь всякие времена именно такие и есть), сколь много в ней сожжённых «Мёртвых душ». Мёртвых, но отчасти и живых, ждущих и жаждущих нашего могущества, нашей воли — прочесть созданное и доселе неведомое.

Меркнут знаки Зодиака

Над просторами полей.

Спит животное Собака,

Дремлет птица Воробей.

Толстозадые русалки

Улетают прямо в небо,

Руки крепкие, как палки,

Груди круглые, как репа...

Да. Это прекраснейший по слогу и стилю Заболоцкий. И переложение-перепрочтение «Слова о полку Игореве», блистательное абсолютно, — тоже он. Как и «Некрасивая девочка», как и «Можжевеловый куст», «В этой роще берёзовой...». Уж как его только не ругали — скопом, за всё. Уж как его только не били — свои и чужие, ногами тоже. Как его...

Спросите: «За что?»

Знаете, природа ненависти — она проста, проще и некуда: невозможность прочертить по небу огненную дугу — от русалок репогрудых к князю Игорю, а и дальше потом — к друзьям поэтам, что не вернутся из мглы никогда. Ненависть и зависть. Мерзейшие шрамы духовного уродства.

В широких шляпах, длинных пиджаках,

С тетрадями своих стихотворений,

Давным-давно рассыпались вы в прах,

Как ветки облетевшие сирени...

О!.. Он был непревзойдённым мечтателем. Кумиром тех, кто грезит до дрожи величием мира, его скрытой, спрятанной от нас красотой. Был и остаётся. В каждой своей строчке.

Он словно бы местночтимый святой в древней, всеми позабытой церквушке на окраине земли русской, земли советской, государства державного, коего нет, а может, и не было никогда. Не одолели. Взялись-ухватились, да не одолели. Костьми легли. На святом месте. Лёг и Заболоцкий.

Менее прочего понимаю я тех, кто сегодня, пыжась разъять его стихи на «неустойчивые обороты и неинтересные повторения», будто бы самим себе в ухо от отчаяния и кричит: «Писать мы не умеем, нет, но и другим дышать не надо!!!»

Он умирал посереди дороги,

Болезнями и голодом томим.

В цинготных пятнах ледяные ноги,

Как брёвна, мёртвые лежали перед ним.

Но странно! В этом полумёртвом теле

Ещё жила великая душа:

Превозмогая боль, едва дыша,

К лицу приблизив компас еле-еле,

Он проверял по стрелке свой маршрут

И гнал вперёд свой поезд погребальный…

О край земли, угрюмый и печальный!

Какие люди побывали тут!

Это Заболоцкий о Седове. Приблизьтесь, смелые до пены на губах, и так слова сочтите в строки. А если не можете?.. Говорил уже: нам бы всем помолчать, подумать, нам бы всем побольше и подольше помолчать.

Воспел ли он Союз нерушимый? Да и не так чтоб очень. Он воспел нас с вами. Простых, понятных супергероев, совсем ничего не знающих о своём супергеройстве. Ещё он воспел жизнь, а он её любил, пусть и вопреки. И ещё...

Вот слова Николая Заболоцкого о работе над «Словом о полку Игореве». В них — всё. О нас. О времени. О Родине. О будущем.

«В пустыне веков, где камня на камне не осталось после войн, пожаров и лютого истребления, стоит этот одинокий, ни на что не похожий, собор нашей древней славы. Страшно, жутко подходить к нему. Невольно хочется глазу найти в нём знакомые пропорции, золотые сечения наших привычных мировых памятников. Напрасный труд! Нет в нём этих сечений, всё в нём полно особой нежной дикости, иной, не нашей мерой измерил его художник. И как трогательно осыпались углы, сидят на них вороны, волки рыщут, а оно стоит — это загадочное здание, не зная равных себе, и будет стоять вовеки, доколе будет жива культура русская...»

Читайте поэтов.

Они пишут историю кровью.

Колотушка тук-тук-тук,

Спит животное Паук,

Спит Корова, Муха спит,

Над землёй луна висит.

Над землёй большая плошка

Опрокинутой воды.

Спит растение Картошка.

Засыпай скорей и ты!

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.