Тот самый страшный день в своей жизни я буду помнить всегда. Ибо пепел одесского Дома профсоюзов, где заживо были сожжены, расстреляны и зверски замучены более 50 человек, всегда будет стучать в моём сердце и требовать справедливого возмездия, не позволяя ничего забывать и никого прощать.
Память вообще удивительная вещь. И она сохранила в отдельном уголке моего сознания всю хронологию событий тех дней. Каждую деталь. Каждое лицо. Каждое слово. Каждую реакцию. И раз за разом, отматывая плёнку назад, анализируя случившееся и заново собирая мозаику трагедии десятилетней давности, я убеждаюсь, что всё было спланировано заранее. Одессу хотели напугать. Сильно. Настолько, чтобы она в одночасье перестала думать о крымском сценарии и навсегда забыла, что является свободным и русским городом.
Именно по этой причине к нам завезли всё. От оружия до самых упоротых радикалов с гуцульскими топориками. И все эти девочки, разливавшие бензин по бутылкам, мальчики с бензопилами и битами, майданные сотники с огнестрелами — всё это было частью чудовищного сценария, написанного заранее, который реализовывался в прямом эфире на наших глазах.
Не буду лукавить. Поставленные цели были достигнуты. Уже на следующее утро Одесса стала другой. Испуганной и безмолвной. До спинного мозга пропитанной гарью и ужасом. Сломленной и отступившей.
Но именно после 2 мая сотни, а потом и тысячи добровольцев потянулись в Донбасс, ведомые желанием не только отомстить, но и сделать всё возможное, чтобы подобный акт обыкновенного фашизма нигде не повторился. Никогда более. И именно эти люди не дали лично мне окончательно утратить веру в человечество. За что я им по сей день бесконечно благодарна. Ведь именно они дали возможность трансформировать мою ненависть в созидание. И помощь фронту — это тоже способ сублимировать ярость в созидание, не перейдя при этом границ, отделяющих человека от зверя.
А день сегодня действительно тяжёлый и страшный. Потому что умерло во мне и Одессе что-то.
До 9 мая город был стыдливо пустым, тихим, запуганным и потерянным.
10 мая состоялся поминальный митинг, но легче после него не стало...
Первый год мы каждого 2-го числа каждого месяца ходили к Дому профсоюзов. Приносили цветы, лампадки, клеили фотографии, вспоминали и поминали, надеялись на какое-то расследование и ждали чуда.
С безопасного расстояния нас обзывали и фотографировали рагули, обещали нам такую же смерть, как и у сожжённых заживо мучеников, и после нашего ухода выкидывали на помойку цветы, срывали фотографии и пытались всячески пометить территорию своей ненавистной символикой.
Через год, 2 мая, на Куликово Поле пришло очень много людей. Но ещё больше было полиции и военных. Я тогда снимала репортаж для News Front, и меня поразило, сколько в траве, в кустах, за деревьями и просто по периметру было силовиков. Они нас не трогали и даже пытались оттеснять провокаторов, регулярно прорывавшихся на место панихиды.
В тот день было море цветов, слёз и обещаний не забыть и не простить, хотя все уже понимали, что наказания виновные не понесут. Но каждое 2-е число каждого месяца мы шли туда, где навсегда сгорела частичка нашего сердца и нашего города.
А потом я уехала... И вот прошло уже десять лет...
Стела с надписью «Одесса» в Александровском саду — это теперь единственное место, куда я могу прийти во второй день мая, принести цветы, прочесть нехитрую молитву, помянуть своих деда и бабушку, на могилу к которым я уже, может быть, никогда больше не смогу прийти, и сделать ещё одну зарубку. По числу лет, прошедших с тех пор, как жизнь окончательно разделилась на до и после.
Я всё это сейчас пишу не для того, чтобы вызвать жалость и сочувствие. Хотя знаю, насколько болит Одесса в каждом из вас.
Я просто хочу, чтоб вы поняли, как это страшно и необратимо — когда кто-то начинает хотеть «жить по-новому» и идёт к своей цели, не считаясь с последствиями. И ломая судьбы не просто отдельных людей, а миллионов.
Поминая сегодня одесских мучеников, помните об этом. И не повторяйте чужих ошибок. Ошибок, оплаченных реками крови и вырванными с мясом кусками сердца и души.
На месте которых навсегда остаётся пустота и открытая рана.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.