Поток откровений иностранных политиков о том, как начался конфликт вокруг Украины, какие договорённости достигались и нарушались, какие силы были вовлечены в переговорное закулисье, кто и как мог бы предотвратить его эскалацию, возникшую ещё в ноябре 2022 года, к началу февраля стал приобретать новые оттенки.
Во-первых, выяснилось, что, оказывается, многие конфликта с Россией не хотели. И даже знали, что надо было сделать, чтобы этот конфликт предотвратить. Как, например, Дональд Трамп.
Во-вторых, вдруг стало завуалированно признаваться, что обман России с минскими договорённостями — дурно. Хотя ещё пару месяцев назад этим обманом хвастались и выдавали за свою безусловную заслугу перед западной цивилизацией. И не только отбросы украинской политики, как Пётр Порошенко, но и люди, считавшиеся вполне респектабельными, вроде Ангелы Меркель.
В-третьих, выяснилось, что российский президент Владимир Путин, ещё недавно объявлявшийся «монстром», и до начала специальной военной операции, и после вёл себя крайне ответственно и стремился избежать эскалации. Что особенно подчёркивал отставной израильский политик Нафтали Беннет.
В-четвёртых, вот за Джо Байдена пока никто доброго слова не замолвил. Напротив, настойчиво продвигается мысль, что именно администрация Байдена и примкнувший к ней Борис Джонсон являются виновниками разрастающегося конфликта.
Никто из разоткровенничавшихся не хочет себя ассоциировать с ними: администрация Байдена становится «политически токсичной».
Она хотя всё ещё и остаётся источником директив для европейских элит, но уже без энтузиазма осени 2022 года.
Что-то незримо изменилось в коллективном Западе. И дело тут не в том, что в Европе и вокруг неё (а Израиль — это «вокруг» Европы, а Турция — вообще уже «внутри» неё) раскаялись. Просто во многих европейских столицах начинают осознавать, что русский медведь не просто не уползает в берлогу, но и начинает наносить пока первые, но очень болезненные удары.
Не последнюю роль сыграло и появление цифр военных потерь уже не только ВСУ и наёмников, это не новость, но уже непосредственно военнослужащих, пусть даже формально и бывших, НАТО. Да, эти цифры пока не очень велики, но мало кто сомневается, что они в дальнейшем будут только расти.
Украинское общество можно ещё завораживать рассказами о готовящихся то ли трёх, то ли пяти, то ли десяти новых бригадах, обученных по натовскому образцу. Но для европейских политиков не секрет, что значительную часть командных должностей даже младших офицеров в них будут занимать граждане их стран, которые могут и не вернуться с «восточного фронта».
Образ «большой европейской войны» начал посещать даже Олафа Шольца, ранее заражавшего многих в Европе своей бесстрашной готовностью ради американских интересов броситься в бездну.
Но есть и ещё один фактор.
В Европе что-то начало меняться незримо. В России так не бывает, у нас почти всегда перемены зримы, понятны, ощутимы в настроениях в обществе и новых лицах в политике и армии. И для Европы — во всяком случае, для наиболее зрелой и прагматичной её части — эти изменения в настроениях российской власти и российском обществе, произошедшие в последние три-четыре месяца, стали слишком очевидны, хотя они ещё и не закреплены в новых организационных решениях. И с той Россией, что увидел Запад, стало практически невозможно продолжать играть в гибридную, безопасную для себя войну. А в войну опасную для себя Запад (во всяком случае, Европа) играть с Россией пока боится. Пока. И только от России зависит, во что трансформируется это «пока».
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.