Я почти ничего не знаю о Цое — он и в жизнь мою пришёл только в 93-м.
Не кидайтесь с вилами — я попробую объяснить...
Давным-давно, в 86-м, когда журфак МГУ стал для меня вполне официально альма-матер и бытие с точки зрения внутреннего ландшафта и климатического накала страстей изменилось до неузнаваемости, один мой сокурсник, тоже слегка упавший на виниле и только что вернувшийся из армии, выдал мне важную и не вполне тогда услышанную мной мысль, даже авторитетное суждение.
Я рушил ему мозг задачей в кратчайший срок изыскать рок-энциклопедию и всяких книжек «почитать про...» и дальше по списку, а он увлёк меня от парадной лестницы в сторону небезызвестного буфета и, примостившись за столиком, посреди адского культурологического гула барышень и принцев изрёк: «Чувак! Ты не догоняешь. Не надо ничего ни о ком читать. Ну если только релизы порыскать. Пойми, чувак, это ж иконы, а ты лезешь за икону — посмотреть, как оно сделано. Тебе какое дело — как? Вставляет? Слушай! Строй себе в голове миры. Улетай. Вскроешь упаковку — не зарадуешься. Ну а так-то в армии тебя подправят. Там тебе будет Shake, Rattle and Roll. Сейчас всё одно не поймёшь».
И я всё одно не понял.
В 87-м призвался на Дальний Восток, в 89-м, уволившись из рядов, вернулся, мы снова с тем товарищем моим (теперь уже не сокурсником) встретились и отправились в пельменную у Боровицкой: двойная с уксусом и маслом и сметану в стакане тоже, всё такое.
И он у меня спросил: «Как оно? Всё ещё хочешь поизучать тему? Что тебя в краснознамённой на воде держало? Колись уже».
И я ответил: «Слушай... У меня катушек несколько было, из дома присылали, так я народ «глушил» в ленинской комнате — офигевали, но слушали. Рок-н-ролл там, всякое такое. Короче, ни хрена и правда знать не надо. Только звук — и сразу уходишь в нирвану».
И он мне наставительно так (старше же на три года, в те времена благословенные, — пропасть): «Совсем ничего не читай про них, чувак. Особенно про Элвиса».
Особенно про всех.
И про Цоя — тоже.
Дом стоит, свет горит,
Из окна видна даль.
Так откуда взялась печаль?
И вроде жив и здоров,
И вроде жить — не тужить,
Так откуда взялась печаль?
Мы ехали на рыбалку с моим лучшим другом Илюхой в 93-м. Вот тогда в машине и было «Кино». Вот тогда я впервые понял, считал смыслы: та печаль, что ниоткуда, — она всегда в тебе и жила...
В каждый из дней ты знаешь — однажды придётся уйти. Дом останется стоять, Братская ГЭС продолжит давать свет, в книжных будут ловить новинки, с рук кто-то ухватит первое издание RCA Victor 56-го года в нулёвом конверте — тебя только не будет.
И пакет молока, рулька краковской, нарезной батон с корочкой перестанут быть обыденностью, станут запредельностью, ты растворишься и будешь «вроде жив и здоров...» — не здесь.
Такое не нарисовать, не вколотить в табличку — на фоне ровного дня, томного вечера вдруг накрывает волной: воздуха не хватает, и нечем и неоткуда вдохнуть. Слёзы в глазах, душу выворачивает наизнанку. Что это?.. Зачем? Острее чувствовать жизнь, признавая полную невозможность понять, кто мы, что впереди, там, за окончанием планеты Земля?
Как бы нам уже отправиться в космос, как в книгах фантастов.
Только и в космосе от себя не сбежишь...
Цой не даёт, никогда не давал мне возможности находиться в статике, пребывать в неподвижности — если он поёт, я должен идти, ехать. Буду стоять — меня разорвёт. На части. Отчего такое?.. Я не лезу рукой за икону. Я иду и еду, точно заведённый.
А вокруг благодать — ни черта не видать,
А вокруг красота — не видать ни черта,
И все кричат: «Ура!»,
И все бегут вперёд,
И над этим всем новый день встаёт...
Такое время было адово — Цой отправился в путь в его преддверии, не дожидаясь обрушения фасада, крушения конструкций. Но он знал — так оно всё и случится: «Не видать ни черта»...
Не видать ни черты, за которой бездна.
Ни чёрта — мы сами, бывает, пострашнее чертей исполняем всякое...
Вот тут я и услышал своего приятеля и бывшего однокурсника по-настоящему: что за дело тебе, чувак, красное или белое пил тот, кто поёт у тебя в ушах, — ты слушай смыслы, лови настроения, строй миры, ощущай сопричастность.
Что с того, с кем и из какой посуды он пил — тот, что цепляет тебя наповал, светофоров не видишь, каждую секунду рискуешь вне очереди в рай.
Что с того, кого заключал он в свои объятия, кого слал по направлению общеизвестному, кому переходил дорогу и кто переходил дорогу ему, кого проклинал и корил, кого боготворил он...
Что с того, что он просто жив или просто жил. Был человеком. Страдал и радовался до озверения полного, до скрежета зубов. По асфальту шоу-бизнеса.
Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна
И не вижу ни одной знакомой звезды.
Я ходил по всем дорогам и туда, и сюда,
Обернулся и не смог разглядеть следы...
И вот ещё что: не вздумай захотеть поменяться с ним местами — не только следов, самого себя вовек не сыщешь. И так и надо. Чтоб не повадно было...
Бог отпускает жизнь. Её полноту. Её неизбежность. Водить рукой за телевизором, постером на стене — можно, попасть туда, в изнанку чужой жизни, — нет. Либо током треснет, либо рукой на гвоздь напорешься. Потому купил альбом и слушай...
Мы обитаем в мире придуманном. Мы придумали много всякого, к примеру любовь. Мы крутим её в фантики, клеим ей бантики, душим духами, гвоздим стихами... Хорошеет она с того? Да как-то кажется, что и нет. Как была любовь любовью, так и осталась.
Повезло — есть.
Не повезло — займись садом своим.
Яблоки небесные для пропитания душ земных...
Я почти ничего не знаю о Викторе Цое — и это здорово мне помогает.
Слушаю — и слышу: да, уйти однажды придётся. Да, разворота и перестройки маршрута не будет. Да — но и нет. Ведь если сейчас, прямо сейчас есть в твоём кармане «пачка сигарет»...
Он ушёл в дороге. Может, и сам став дорогой — туда. По которой мы...
Во все остальные дни он для меня жив. И очень спокойно объясняет в каждой из песен «Кино»: «Просто слушай, чувак. Понимаешь? Просто слушай!»
Я слушаю. И пишу колонку, всё больше о музыке динозавров. О тех, кто на постерах на нашей стене. И отчётливо притом понимаю: «Многие знания — многие печали».
Но если есть в кармане пачка сигарет,
Значит, всё не так уж плохо на сегодняшний день.
И билет на самолёт с серебристым крылом,
Что, взлетая, оставляет земле лишь тень...
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.