— Насколько, по-вашему, сериал «В Бореньке чего-то нет» отличается от уже известного спектакля?
— Он, конечно, отличается актёрским составом и ритмом повествования. Мне трудно говорить, потому что я сериал не видел — только в нём снимался. Но история, которая рассказывается за один присест, всё-таки отличается от истории, которая рассказывается в восемь заходов.
— Вам пришлось дополнительно готовиться к этой роли, осваивать тонкости работы оператора?
— Я вырос в семье оператора и всю жизнь с операторами общаюсь. Поэтому моих знаний и представлений об операторской профессии вполне достаточно, чтобы сыграть эту роль.
— По вашему опыту, часто ли ситуации, подобные показанным в сериале, имеют место при работе над кинопроектами в реальной жизни?
— Кинопроцесс — это просто некий аттракцион, на фоне которого разворачиваются человеческие отношения и человеческая драма главного героя, в первую очередь, и его окружения. Похоже ли это на реальность кинематографическую? В известной степени похоже, конечно. Может быть, эти переживания и такой способ восприятия действительности уже в большей степени свойственен людям нашего поколения и старших поколений — молодёжь, наверное, немножко по-другому ко всему относится. Поэтому это в некотором смысле оммаж как раз нашему поколению и, возможно, даже поколению наших родителей. Но в целом да — в целом всё похоже.
— Как вы думаете, у зрителей, которые посмотрят этот сериал, может сложиться более или менее внятное представление о внутренней кухне кинопроизводства?
— Чтобы понять, как делается кино, нужно поучиться.
— Вы ожидаете, что выход сериала повлияет на показ спектакля? Может быть, привлечёт к нему дополнительное внимание?
— Может быть. У «Квартета» подобные опыты сплошь и рядом. Собственно, многие их спектакли становились фильмами. И фильмы проходили и исчезали, а спектакли продолжали идти. «День радио», «День выборов» родились раньше и пережили свои киноверсии. Поэтому, думаю, плохо на судьбе спектакля этот сериал точно не скажется.
— В последнее время с вашим участием выходят исключительно сериалы. Вы осознанно выбираете именно этот формат или просто больше таких предложений?
— Больше предложений.
— С чем это связано?
— Просто сериалы стали сниматься в огромном количестве. И самое интересное сейчас, на мой взгляд, в основном происходит как раз в сериальном творчестве.
Люди всё чаще и чаще с большим удовольствием смотрят сериалы.
Сериал — это как новая форма романа. Сериалы сегодня — это книги 30 лет назад. Но теперь текст уходит из жизни, а его место занимает движущаяся картинка.
Да, конечно, сериал как способ повествования сегодня очень востребован мыслящей аудиторией. Работать интересно в первую очередь, конечно, для аудитории задумывающейся, мыслящей, тонкой. А быть частью развлекательной индустрии мне лично не очень интересно. Кроме того, платформы на сегодняшний день — пространство относительной свободы, которая сегодня в кинематографе присутствует в меньшей степени.
— А как зритель что вы чаще выбираете — полный метр или сериал?
— Сериал.
— Что из просмотренного за последний год вас больше всего впечатлило?
— Не могу сказать, что смотрю сериалы много — смотрю выборочно, по рекомендациям, как правило. Я большой поклонник сериала «Острые козырьки», первого сезона. Большой поклонник документального сериала «Последний танец» (Last Dance) про Майкла Джордана. Мне очень понравился и кажется интересным (не потому что я там работал!) сериал «Пингвины моей мамы». Ещё вспомню — скажу.
— Среди ваших последних работ сразу два сериала, затрагивающих тему взаимоотношений родителей и детей. Это «Пингвины моей мамы», как вы уже отметили, и «Контакт»...
— И ещё Happy End тоже рассматривает эту проблему.
— Да. Насколько вам как отцу близки проблемы, рассматриваемые в таких проектах?
— Мне легко представить такие ситуации. В моей отцовской личной жизни такие драмы не разыгрываются. Но существуют какие-то другие.
Иногда съёживаешься от страха из-за того, что такое может произойти. Пока я не терял контакт со своими детьми, слава богу. Но понятно, что это может произойти в связи с их взрослением, с чем угодно. С моими какими-нибудь безумиями. Поэтому представить себе это страшно.
— Что вы делаете для того, чтобы такого не произошло? Что бы посоветовали другим отцам?
— Каждый случай индивидуален, линия поведения формируется участниками событий. У всех разная психика, разная нервная система, разное мировоззрение, ценности и так далее. Никаких универсальных советов нет. Разве что один: не бояться отпускать детей, не бояться давать им возможность самостоятельно развиваться. Но, конечно, при этом держать руку на пульсе.
— Как изменилась ваша жизнь после того, как вы стали художественным руководителем «Гоголь-центра»? Сильно прибавилось работы?
— Я стал ещё меньше видеться с детьми, и вообще у меня свободное время практически исчезло. Его и так было не очень много, а сейчас нет совсем. Ну и удельный вес ответственности тоже стал значительно выше.
— Приходится ли вам отказываться от каких-то проектов? Или пока удаётся совмещать?
— Я всегда имел счастье отказываться от того, что мне не нравится. А вот от чего-то такого, что прямо очень было бы жалко потерять, — нет, не приходилось.
— Мы в последнее время наблюдали примеры, когда театральная труппа не принимает нового художественного руководителя. Женовач в МХТ, Бояков во МХАТе. Вы не сталкивались с сопротивлением со стороны артистов, когда пришли в «Гоголь-центр»?
— Давайте будем справедливы: нельзя сказать, что Женовача не приняла труппа — труппа приняла. Просто там дальше стало чуть хуже. Собственно, и Боякова тоже часть труппы принимала прекрасно. Но наша ситуация принципиально иная. Поэтому нет, у нас на данный момент между труппой, каждым отдельным её участником и мной никаких конфликтов нет. Во всяком случае, мне известных.
Насколько можно назвать переход от одного художественного руководителя к другому естественным... он изначально неестественный. Причина, по которой с Кириллом Семёновичем не был продлён контракт, неочевидна. Поэтому если при всей этой неестественности можно считать переход нашей власти в театре естественным, то да — это произошло естественным образом.
— Вы советуетесь по каким-то вопросам с прежним худруком, Кириллом Серебренниковым?
— Безусловно. Я советуюсь по многим вопросам и с прежним худруком, и вообще с рядом людей, которым я в высшей степени доверяю.
— Вы всегда с ним приходите к взаимопониманию, к согласию или случается, что у вас разные взгляды на работу, на жизнь театра?
— Понимаете, мы не находимся в поле дискуссии. Просто у каждого есть возможность высказать свою точку зрения. Ну а решение... оно как-то всегда естественным образом вытекает из этого разговора. Когда мы с ним разговариваем, мы как-то друг друга очень хорошо понимаем. Как мне кажется.
— Расскажите, что изменилось в театре после вашего прихода и что входит в ваши ближайшие планы по его развитию?
— Изменилась только одна вещь — в нём перестал работать Кирилл Семёнович Серебренников. Это достаточно сильное изменение. Потому что он является (и был всегда) вдохновителем всего, что происходит в этом театре. Происходило. Некий дух, наверное, можно сказать, ушёл. Хотя это не совсем верно.
В общем, по большому счёту видимых глазу изменений нет. Насколько театр окажется такой автономной электростанцией, способной производить энергию и согревать себя и окружающих, — посмотрим. Моя задача — сделать так, чтобы театр продолжал жить. Не медленно умирал, оглядываясь на прекрасное прошлое, и не устанавливал памятники отцам-основателям этого театра в фойе, а жил, развивался, шёл дальше, эволюционировал, насколько это возможно.
— Какие у вас планы по обновлению репертуара?
— В ближайшие дни у нас должна состояться премьера спектакля «Буковски» режиссёра Антона Фёдорова с Дмитрием Куличковым в главной роли — замечательным актёром, приглашённым на эту роль. Такое почти цирковое представление про известного американского писателя, хулигана, дебошира, бомжа и алкоголика. В январе на малой сцене должна состояться премьера спектакля «Исчезнувший велосипедист» в постановке молодого режиссёра Филиппа Гуревича. Ну а дальше — расскажем чуть позже.
— Насколько сильно пострадал «Гоголь-центр» из-за пандемии? В частности, как на его жизни отразился текущий локдаун (интервью записывалось во время длинных выходных. — RT)?
— Текущий локдаун — практически никак. Это станет понятно чуть позже, посмотрим, как публика реагирует на обязательность QR-кодов при посещении. Пока мы не видим какой-то отрицательной динамики. У нас масса спектаклей продана полностью на ноябрь. Серьёзной динамики возврата мы не видим.
Как «Гоголь-центр» переживает пандемию? Конечно, это чувствительно — в том смысле, что театр заработал меньше денег, чем мог бы. В силу того, что у нас с реализацией билетов, с публикой всё хорошо, появилось, скажем так, меньше возможностей. В том числе постановочных. Но нас, как и другие театры Москвы, поддерживает Департамент культуры.
В общем, мы не бедствуем, не умираем с голоду, у нас нет долгов, мы выполняем все наши финансовые обязательства перед сотрудниками. Да, свободных денег, которые мы могли бы потратить на ремонт оборудования или постановку нового спектакля, стало значительно меньше. Ну что ж поделаешь — такое время.
— Есть ли у вас какие-то ожидания относительно инициативы с введением QR-кодов? Как вы её оцениваете в долгосрочной перспективе — если это всё с нами надолго останется?
— Из ожиданий у меня только одно: что в нашей стране народ возьмётся за голову, мы наконец перешагнём 80%-ный порог вакцинированных и успокоимся. Всё это немножко средневековье какое-то. С моей точки зрения.
— Вы проводите ряд кинофестивалей, среди которых — «Игра света». Расскажите о его судьбе. В прошлом году он был отменён. Планируется ли в ближайшее время возобновление деятельности в его рамках?
— Фестиваль «Игра света» состоялся в 2019 году один раз, это был его пилотный выпуск. Больше фестиваль не проходил. Вообще, продолжение нашей работы на острове Сахалин — под большим вопросом: с прошлого года у нас пропал контакт с администрацией Сахалинской области. Поэтому я не знаю, как всё будет развиваться.
Сама по себе идея фестиваля «Игра света» для меня очень дорога. Мы постараемся её воплотить в каком-то другом регионе.
У нас также появился фестиваль «Край света. Запад» — он дважды состоялся в Калининграде. Этот фестиваль проходит достаточно, на мой взгляд, хорошо, развивается интересно. Ну и в силу того, что главный герой на нём — подросток, его жизнь, не исключено, что через какое-то время и фестиваль «Игра света» туда переедет.
— Исходя из опыта проведения «Игры света», расскажите, какие темы больше всего волнуют молодых авторов?
— Честно вам скажу: я уже плохо помню программу фестиваля 2019 года. Но если в целом, то это проблема самоидентификации в принципе. Мы видим, как автономизируется существование человека. Как люди, молодёжь, подростки, всё больше и больше существуют в сообществах, правила и способы жизни которых меняются. Человек всё больше и больше остаётся один на один с самим собой, с новой реальностью, с новым цифровым миром. Вот про это, конечно, они думают и рассказывают — рассказывают, как они живут. А мне, взрослому человеку, очень интересно смотреть на это и размышлять, что же нас всех ждёт впереди.