— «Батя» задумывался как шорт-ком и даже участвовал в фестивале сериалов, но потом из него решили сделать полнометражный фильм. Как шла работа над проектом с учётом смены формата? Пришлось доснимать какие-то сцены?
— Я актёр и не знаю всех нюансов, но со мной случилось так: несколько лет назад я снялся в пилоте. Прошло около года, и вдруг захотели возобновить этот проект. Когда мы снимали, я не знал, в каком это будет формате. Сначала разговор шёл о скетчах по пять-семь минут, потом о сериале и полнометражном фильме. Но для меня как актёра разницы нет.
А доснимать ничего не пришлось, изначально было много материала, из которого можно сделать огромный полный метр.
— На ваш взгляд, именно полный метр больше всего подходит для этой истории? Или и в том и другом формате есть свои плюсы?
— Конечно, в каждом формате есть свои плюсы. Но сейчас наступила эпоха быстрого получения информации, и иногда пяти-семиминутные скетчи даже лучше заходят. Их можно успеть посмотреть, условно говоря, в перерыве между станциями метро. Я думаю, скоро и телепоказы будут разными, в том числе короткими. Сейчас даже новая появилась тема — вертикальные фильмы для смартфонов. Я готов к любому формату, и у каждого из них есть будущее.
— «Батя» — одна из первых работ режиссёра Дмитрия Ефимовича в кино. Вы легко согласились на участие в проекте неизвестного постановщика?
— Сейчас ты не выбираешь режиссёра. Половина, наверное, если не две трети современных постановщиков — молодые ребята, начинающие, некоторые из них в результате выстреливают.
Кроме того, чтобы прийти к продюсеру и отказаться работать с режиссёром, должны быть какие-то проблемы, личные или творческие. Но у нас всё нормально. И Ефимович, мне кажется, справлялся. Он всё-таки человек не с улицы, а из шоу-бизнеса. Так что у меня не было опасений по этому поводу. Я вообще никогда заранее ничего не боюсь.
— В этом проекте вы снова снимались со своей супругой — Еленой Лядовой. Насколько вам комфортно работать вместе?
— По-разному. В «Бате» Елена Лядова — дорогая массовка, как мы с ней шутили. У неё был маленький эпизод, практически камео, один съёмочный день. И нам вдвоём нечего было играть. Но Елена прекрасная актриса, прекрасный партнёр, она очень ответственно подходит к работе на площадке.
У нас не такой большой совместный опыт, но, например, мы вдвоём снимались в фильме «Тварь», и лучшего партнёра сложно подобрать. Другой момент — возникают трудности оттого, что ты на площадке говоришь про кино, а потом и дома. Так можно немножко с ума сойти.
— Бывает, что какие-то разногласия из дома переходят на площадку, а с площадки, наоборот, домой?
— Такого нет. Мы все понимаем, что наша работа, как бы странно это ни звучало, при всей своей серьёзности на самом деле очень несерьёзное дело. Это всего лишь игра, придумывание какого-то мира. Между жизнью и кино большая разница, их нельзя соединять.
С другой стороны, есть много историй, когда возникали проблемы из-за успеха одного и его отсутствия у другого. Но, поскольку мы с Еленой востребованные артисты, творческих разногласий у нас нет, на наш быт и на нашу жизнь работа не накладывает отпечаток.
— В «Бате» снимались юные актёры — Диана Енакаева, Севастьян Бугаев. Сложно ли вам работать с детьми?
— С Севастьяном мы вообще практически друзья. Мы с ним познакомились, когда работали на фильме «Тварь». Он потрясающий парень, обаятельный. Энергии в нём столько — прямо батарейка: и сам пылает, и других заряжает. С такими детьми очень легко работать.
Также я снимался с Мартой Тимофеевой в «Оптимистах», она играла мою дочку. Она тоже высокопрофессиональная актриса, которая уже знает, как и что сделать. Прямо поражаешься. Например, подбегает ко мне, говорит: «Знаете, почему я сейчас плакала в сцене? (По сюжету она должна была прибежать и плакать.) Меня мама ущипнула в соседней комнате».
И это не насилие над ребёнком, она сама говорит: «Мама, всё, давай щипай, я побежала».
— Наверное, не все дети так могут...
— Далеко не все. Некоторые боятся, стесняются. Например, мой партнёр в «Бате» Андрей Андреев. Он тоже прекрасный, но такой... даже не поймёшь, артист или нет. Нежный, немножко растерянный, чуть что — маму слушает. Такой маленький мальчик. Но как только звучит команда «Мотор!», делает всё очень чётко.
Мне некоторые наши скетчи даже показались чрезмерно жестокими. На пилоте несколько лет назад был другой парень — чуть покрупнее, такой маленький медвежонок. И достаточно жёсткое взаимодействие с ним не выглядело таковым, получалось смешно. Когда стали снимать Андрюшку, я говорю: «Ребята, вы уверены, что вот так надо с ним себя вести?»
— Сюжет фильма строится на разнице подходов представителей разных поколений к воспитанию детей. На ваш взгляд, насколько изменилось отношение российского человека к этому вопросу за последние 30 лет?
— Сейчас больше свободы, информации. Вариантность появилась у родителей. Раньше они видели одну схему воспитания — подзатыльник, в угол или ремня. В общем, всё строилось на послушании. Сейчас мы все уже другие, более начитанные, насмотренные.
Сегодня и ребёнок может высказать своё мнение и какие-то претензии, не согласиться с родителями, что в моё время не приветствовалось. И многие родители изменили своё отношение к воспитанию.
В моём детстве получить ремня — это было как за здрасте. Но я даже не представляю, чтобы я сейчас взял ремень и ударил дочку свою. Бред, что значит ударить? По какому праву, кто вообще разрешал кого-то бить?
— Продюсер фильма Антон Зайцев рассказывал, что в сценарий вошли истории, взятые из жизни авторов. А вы каким запомнили своё детство? Оно похоже на воспоминания вашего экранного сына Макса?
— Местами похоже. Тогда существовал определённый быт, родители постоянно работали, а мы все часто были предоставлены сами себе. Так и познавали мир. У меня, когда я был маленький, папа выпивал — и всякое бывало. Но, как ни удивительно, чем взрослее становишься, тем детские воспоминания теплее.
Думаю, и авторы сценария рассказывают не о детских ощущениях. Они пишут спустя годы, и в их воспоминаниях тоже присутствует это тепло.
Есть произведение «Похороните меня за плинтусом», очень эмоциональное. Я его читал — и смеялся, и плакал. Там и трагизма полно, но написано сквозь призму любви к своему детству и к становлению. И наша история, хоть она и полна порой сомнительных скетчей, подаётся с теплотой.
— Ранее вам ведь уже не раз доводилось играть роли отцов. Даже в числе последних проектов, помимо «Бати», «Тварь» и «Дорогой папа». Работа над такими ролями помогает вам лучше понимать собственных детей?
— На самом деле нет. У меня взрослые дети — старшему 27 лет, младшей 16 сейчас будет. И за это время случались разные ситуации. Я скорее их проецирую на экран, нежели экранный герой помогает мне в жизни с чем-то разобраться.
Но вообще кино мне иногда помогает. Я могу посмотреть фильм — и вдруг он меня настроит на какую-то волну, и я в своей жизни что-то поменяю.
— Можете назвать картины, которые вдохновили вас на перемены?
— Например, фильм «Рассекая волны» Ларса фон Триера на меня произвёл неизгладимое впечатление, а также «Пролетая над гнездом кукушки». Я помню, даже с девушкой расстался из-за него.
И есть ещё фильм Вуди Аллена, забыл название... Там всё неожиданно встаёт с ног на голову. После этого понимаешь, что идёшь по какому-то одному маршруту, но стоит остановиться хотя бы на секунду и осмотреться по сторонам — увидишь, сколько вокруг дверей. Надо только выбрать, какую открыть.
— Фильмы с вашим участием, о которых мы сегодня говорили, были ранее представлены на фестивалях. Вы следите за фестивальной судьбой ваших проектов?
— Слежу, когда приглашают на фестиваль. И, например, сложно не следить за судьбой картины, если она представлена на Каннском кинофестивале или на «Кинотавре».
Ещё мы с Леной дружим с фестивалем детского и семейного кино «В кругу семьи», где был показан «Дорогой папа». Я был ведущим, сидел, смотрел, получил невероятные ощущения. Пришло много детей, и после показа было столько оваций, эмоций!
Что касается гонки за наградами — я в этом смысле очень спокойный человек. Я не обласкан киношными призами, но абсолютно равнодушен к ним.
— У вас всегда было такое отношение или оно с годами поменялось?
— Наверное, всегда, да и с годами немного поменялось. Начинаешь понимать цену всех этих наград. Вложишь сердце и душу, кровь и нервы в какой-либо проект — и вдруг он чего-то не получает. Это же не обесценивает мою работу, работу всей группы? Призы — лишь некий бонус, маячок остальным: смотрите, какой я крутой парень. Я и так крутой, зачем мне махать руками? Мне по большому счёту никому ничего не надо доказывать уже давно.
— Вы и сами неоднократно становились членом жюри фестивалей. Вам сложно судить коллег?
— Я в этот момент отстраняюсь и просто смотрю кино. Я был в жюри «Кинотавра», где показали очень много достойных работ. Наверное, большую часть этих картин сделали мои знакомые, друзья, коллеги. Конечно, у меня есть свои симпатии, но я увидел картину, которая выбивалась из того, что снимали мои коллеги, и она меня так поразила, что я не задумывался о том, как же мои друзья останутся без наград.
Мне кажется, если ты, когда судишь, будешь ориентироваться на принцип «это же мои друзья», то окажешь им медвежью услугу. Человек всё время должен быть в тонусе, понимая, что пощады не будет. Делать нужно хорошо, на совесть, и тогда эта награда будет иметь ценность.
— Вам всегда удаётся абстрагироваться от личного?
— Как мне кажется, удаётся. Но всё равно любое судейство — это субъективное мнение. Условно говоря, я — белый русский мужчина, гетеросексуал. И конечно, у меня есть свои предпочтения. Я люблю смотреть на красивых женщин, я люблю истории о понятных мне взаимоотношениях. Некоторые фильмы мне даже смотреть тяжело. Я не люблю насилие, я пацифист, это вызывает во мне оторопь.
Воспитание и страхи влияют на моё мнение. Но раз меня позвали — значит, хотят, чтобы я его выразил. Так же и с остальными членами жюри. Получается, что в судействе нет объективной правды. Существует сбор субъективных взглядов.
Есть единственная сложность: членам жюри запрещено обсуждать кино со своими коллегами. Если начинаешь — могут отстранить. Поэтому сразу подписываешь бумаги и даже после голосования не имеешь права рассказывать кому бы то ни было, кто за кого голосовал. Это остаётся тайной.
— Расскажите о ваших творческих планах на ближайшее будущее. Уже анонсировано два биографических фильма с вашим участием — «Чемпион мира» (про шахматистов) и «Декабрь» (о Есенине). Как продвигается работа над ними и кого вы играете?
— Я закончил съёмочный период в фильме Алексея Сидорова «Чемпион мира», где играю министра спорта. А в фильме Клима Шипенко «Декабрь» у меня роль начальника спецотдела ОГПУ. Съёмки ещё идут, сейчас поеду в Петербург, у меня там несколько сцен. Закончатся, по-моему, весной.
С Лёшей Сидоровым было очень интересно работать на «Чемпионе мира». Мы с ним знакомы 20 лет, снимали «Бригаду». Картина оказала серьёзное влияние на наши жизни. Все эти годы мы каждый день жили с этим фильмом, с народной любовью, с прекрасным чувством сделанного дела, которое осталось в памяти людей.
И сейчас мы с ним встретились как родные. Он изменился, повзрослел, возмужал, но остался таким же мальчишкой внутри — азартным, стебающим.
Ещё у меня проект «Пласт». Эта история тянет меня на родину. Я сам из Калининградской области. Там есть прибрежный посёлок Янтарный, где добывают янтарь. Я играю парня, который им занимается. Предложение поступило из Калининградской области, и режиссёр Станислав Сапачёв — местный. Приятно, что у меня на родине появились режиссёры, продюсеры, деньги. Сейчас у нас перерыв, не успели снять до зимы, нам нужно тепло. Продолжим в апреле.
— Вы вспомнили про «Бригаду». Она же стала настоящим событием. Как вы считаете, «Чемпион мира» может рассчитывать на аналогичный успех?
— Думаю, нет. Каждая картина имеет свою аудиторию. Шахматы были очень популярны в Советском Союзе и совершенно непопулярны в России. И, хоть история не столько о шахматах, сколько о борьбе человека с самим собой, она отчасти интеллектуальная. Условно говоря, журнал Esquire нельзя продать в том же количестве, что «Комсомольскую правду».
«Бригада» вышла, когда сериалов и кино было мало. И произошло это на сломе эпох, когда уходили преступные группировки и мы возвращались к некому цивилизованному миру. Но ностальгия по этим диким временах работала. А теперь зрители немножко пугаются таких тем. Это же всё криминал, страшно. Если бы мы сейчас выпустили «Бригаду», она не имела бы такого успеха.
— Среди локаций фильма много экзотических мест — Филиппины, Таиланд, Испания... А вы можете вспомнить самое интересное место, в котором вам довелось сниматься?
— Я снимался в картине «Кромовъ». Продюсер в неё вкладывал большие деньги, и мы снимали в Париже и под Парижем, в самых красивых замках. Например, в замке Фуке, министра финансов при Людовике XIV. Когда Людовик приехал туда, ему так понравилось, что он приказал арестовать Фуке, а замок забрал себе. И я там снимался. А это ещё историческое кино, события разворачиваются в начале XX века. Старые автомобили, костюмы... Было так круто!
Ещё я с театром много ездил, был в Японии, Австралии, Северной Америке, Европе, проехал почти по всей Южной Америке, кроме Венесуэлы. И конечно, вспоминаю много экзотических мест. Но по съёмкам самое интересное было во Франции.
— Вы находитесь на пороге большого юбилея, 50-летия. Какие чувства испытываете? Подводите промежуточные итоги, строите планы на будущее?
— Я не чувствую, что мне будет 50 лет через полгода. Внутри я ещё 30-летний парень, у которого вся жизнь впереди. Я, конечно, смотрю назад и понимаю, что не всё так плохо, жизнь идёт. Но об итогах говорить рано.
За XX век человеческая жизнь удлинилась на 40%. Средний возраст европейца был где-то 60 лет, а теперь — 80. Сейчас, мне кажется, в 50 лет жизнь только начинается. Пока ты молод — у тебя много одного, но нет другого. Когда ты стар — есть другое, но нет первого. А сейчас золотая середина — и силы есть, и желания, и стремления, и возможности больше увидеть, познать, попробовать в этой жизни.
— Что бы вы особенно хотели сделать?
— Пожить на берегу моря. Чтобы я мог выйти — и на улице было солнце. Окунулся, вышел из воды — и как заново родился.
— В каком-то конкретном месте?
— Нет, просто там, где тепло, где вокруг добрые люди. А вообще, стараюсь сильно не загадывать. Как будет — так будет.