— Вы редко участвуете в проектах, действие которых разворачивается в прошлом. Расскажите, в чём для вас главное отличие подобных лент от современных?
— В подходе к работе, потому что в таких лентах надо уделять отдельное внимание времени и всему, что с ним связано: походке, разговорам, социальным отношениям, манерам, допустимым уровням приличия... Но в любом случае, главное — не уйти от основной человеческой сути, которая всегда одинакова.
— Как вы готовились к роли Курбского, какими источниками пользовались?
— В случае с Курбским мне сильно повезло, потому что о нём много доступной информации, есть даже переписка Грозного и Курбского. В первую очередь я прочитал эти удивительные, интересные письма. И вообще о герое многое известно: что он был очень образованным, владел множеством языков, писал собственные труды.
Также мне очень помогла физика, начиная с бороды и заканчивая силиконовым гримом, необходимым, чтобы играть его в старости.
— Расскажите подробнее про грим. Как долго его накладывали перед каждой сменой? Насколько сложно было с ним работать?
— В среднем это занимало около часа. Когда мы снимали сцены, где герой в возрасте, — часа четыре с половиной. У меня, по-моему, было самое большое покрытие головы силиконом из всех героев на проекте. Но, слава богу, это был только один съёмочный день. А вообще тяжеловато: тебя будто заковывают в какую-то резиновую маску. Но удивительно, что она сохраняет мимику, поэтому ты можешь продолжать играть и выражать эмоции.
— Вы с гримёрами пытались добиться внешнего сходства с персонажем?
— Нет, потому что нет такого количества источников, по которым можно было бы это сделать. Соответственно, и гримом, и костюмом просто пытались попасть в эпоху.
— А вообще, как вы считаете, важно ли, чтобы актёр внешне соответствовал своему герою, если он играет историческую личность?
— Я думаю, всё зависит от того, какую личность ты играешь. Если это Иван Грозный, чья внешность известна по многочисленным изображениям, то, наверное, ему надо соответствовать. В умах людей уже сложился некий стереотип, как герой должен выглядеть. Если речь о неизвестном человеке (или мы не совсем точно знаем, как он выглядел), думаю, это неважно.
— Что вас удивило больше всего в вашем персонаже?
— Не то чтобы удивило... Просто он совершил очень важный и сложный поступок в своей жизни. Остальные приближённые Ивана не сбежали, и все они понесли страшные наказания. А он понял, что не готов к этому. И единственная претензия в его адрес — то, что он не пошёл на смерть ради царя.
Мне кажется, Курбский был очень вольномыслящим и решительным, смелым человеком. В то время, когда это считалось предательством, бесчестием, совершить такой шаг, чтобы остаться в живых, — сложный поступок.
Ещё мне было любопытно почитать сам текст писем с юридической точки зрения. У меня сложилось впечатление, что главным законом в то время был Новый Завет. И даже когда они друг друга называют собаками, говорят, что кто-то будет гореть в аду, всегда ссылаются на какие-то конкретные места в Писании. Это интересно — как люди обосновывали религиозной книгой жесточайшие вещи.
— Когда вы изучали материалы, у вас возникло ощущение близости с героем?
— Я могу сказать, что, исходя из материалов противостояния двух людей, мне Курбский ближе, чем Грозный. На мой взгляд, он куда более уверен в себе, в своих словах, не настолько многословен, не так агрессивен. Плюс, мне кажется, артист всегда сопереживает своему герою, каким бы он ни был, и пытается его оправдать.
— Вам всегда это удаётся?
— У меня были герои, которых оправдать сложно. Но я пока ещё не играл ни маньяков, ни убийц, ни что-то сильно сложное с такой точки зрения, поэтому пока это у меня более или менее получалось.
— Кто ещё, на ваш взгляд, достоин того, чтобы о нём сняли биографический фильм? И кого бы вы хотели сыграть из великих мира сего?
— Фицджеральд, Хемингуэй, Лев Николаевич Толстой... У Хемингуэя была, по-моему, удивительная жизнь, было бы интересно что-то снять. А из исторических личностей — не знаю, меня политика, в принципе, мало волнует. И её герои тоже меня не трогают.
— Расскажите, в каких ещё проектах, помимо «Грозного», мы сможем увидеть вас в ближайшее время?
— Ещё вы сможете меня увидеть в театре. У меня тут премьера случилась в Театре на Таганке — «Снегурочка». Плюс, в МХТ имени Чехова есть спектакль «Весёлые времена». Но он уже давно идёт, а «Снегурочка» — это новый, очень интересный, сложный и необычный спектакль.
— Как вы дальше планируете развиваться в сфере театра? Вам комфортно в одном коллективе, скажем, в МХТ имени Чехова, или интересней участвовать в постановках на разных площадках?
— Это зависит от материала, от людей, которые вокруг меня. На сегодняшний день мне очень везёт. Я стал частью двух театров, которые мне очень нравятся, и коллективов, которые меня, как мне кажется, принимают. И я к ним отношусь с большим уважением и любовью.
Везде мне пытаются помочь, потому что я по части театра не самый опытный человек. Думаю, что с удовольствием буду так и дальше развиваться. Но это зависит и от материала.
— А какие у вас требования к материалу? Что в нём должно быть, чтобы вы точно заинтересовались?
— Первое — это чтобы мне самому нравилось. Чтобы я мог поставить себя на место зрителя и сказать, что сам бы с удовольствием это посмотрел. Второе — частенько бывают какие-то жутко интересные вызовы, которые хочется принять. Важны и мои собственные литературные предпочтения. Но, к сожалению, они пока не очень популярны в мире с точки зрения постановок и кино.
Я очень люблю латиноамериканский мистический реализм. Мне кажется, его надо снимать. Фицджеральда надо больше снимать. У него есть удивительные, смешные, трогательные рассказы, которые я, если честно, не представляю как снять в кино или сыграть на сцене. Но тоже можно что-нибудь придумать. Есть множество немецких драматургов, которых можно было бы поставить.
— Ваше образование далеко от киноискусства. Тем не менее вам удалось реализовать себя в этой сфере и сняться в нескольких десятках картин. Расскажите, с какими сложностями вы сталкивались в начале карьеры? Вы с уверенностью погружались в новую сферу?
— У меня в жизни несколько раз было такое, что я попадал в совершенно новую для себя рабочую атмосферу и был вынужден моментально ориентироваться в том, что нужно делать, чтобы качественно работать. И мне эта ситуация очень нравится.
За всё время моего существования в профессии я понял одно: это байка, что у нас недоброжелательные коллективы в театре и в кино, что все друг другу завидуют.
Я, может быть, очень счастливый человек, но никогда с этим не сталкивался. Я всегда наблюдаю удивительное магическое явление, когда все объединяются и пытаются сделать максимум, чтобы результат получился классным. Если у кого-то что-то не получается, то остальные помогают.
Это своеобразная профессия. В неё, конечно, лучше приходить с образованием, но многие на опыте постигают этот путь. После «9-й роты» меня пригласили в сериал «Любовь как любовь». Снимали по серии в день. Моё окружение взбунтовалось, мне писали: «Ты что, с ума сошёл? Как ты можешь после такого хорошего фильма идти в мыльную оперу? Это идиотский шаг, ни в коем случае!» Но, поскольку мне нужен был опыт, я согласился и отработал 128 серий, которые мне в результате дали очень много — начиная с умения подстраиваться под свет и заканчивая способностью запоминать 60 страниц сценария в сутки. Поэтому иногда я выбираю материал, исходя из опыта, который смогу получить на съёмках.
— Вас не пугало, что зрители будут сравнивать вас с вашими известными родственниками и изначально предъявлять к вам завышенные требования?
— Мне кажется, у меня такой склад характера, что меня мало волнует, когда меня с кем-то сравнивают. Я на это внимания особо не обращаю. Что скажет моя бабушка о моей работе, зачастую куда важней. Плюс то, что ты племянник или внук, быстро забывается, когда начинается рабочий процесс. Там уже не важно, кто ты, главное — насколько профессионально делаешь, что требуется.
— Вы бы хотели, чтобы ваша дочь продолжила династию?
— Я бы хотел, чтобы она занялась тем, что ей нравится, чем бы это ни было — от вышивания крестиком до кино. И я всячески пытаюсь сделать так, чтобы у неё получилось найти что-то такое в жизни, чему бы она готова была посвятить себя. Мне кажется, это очень сложная задача, я до сих пор для себя её не решил. Но я не так много людей знаю, которые рано поняли, чего они хотят.
— Сама она проявляет интерес к вашей профессии?
— Конечно. Сейчас век YouTube, TikTok, телефона, вечных съёмок, камер. И она проявляет к этому интерес. Но я не уверен, что это связано с семейственностью: теперь все дети снимают. Посмотрим — если ей понравится, то пусть занимается. Просто такая нервная и сложная творческая жизнь у представителей этих профессий... Не уверен, что это то, к чему надо бежать и чему стоит завидовать.
— Кстати, после съемок в «9-й роте» вы полагали, что кино — самая сложная профессия. Со временем ваше мнение не изменилось?
— Нет, мне кажется, чем больше ты в этой сфере работаешь, тем больше её уважаешь. Она и правда сложная, хотя весь мир считает, что мы отдыхаем на работе и занимаемся не очень серьёзными делами. Но когда люди попадают на съёмочную площадку, у них переворачивается весь мир. Это такой процесс, что не каждый его поймёт и выдержит.
— У вас есть в том числе юридическое образование. Расскажите, почему вы решили его получить? И как оно помогает вам в творчестве?
— Мне кажется, любое образование помогает и в смежных отраслях. Что касается юридического — я понятия не имел, чем хочу заняться, но надо было получить какое-то высшее образование. Мне и моим родителям показалось, что юрист — самая универсальная профессия, она в любом случае будет полезной, потому что ты узнаешь, как работают закон и общество.
Это были интересные пять лет. Я ни дня не работал юристом, но по жизни это даёт мне много интересного — мыслей, опыта и понимания, как строятся вещи. Если вы будете заниматься бизнесом, это точно поможет. Да и в кино не лишнее — можно хотя бы собственный договор прочитать, поправить, понять, что в нём хорошо, что плохо.
Всё в жизни взаимосвязано. Когда мы с партнёром открыли ювелирную компанию, всё сошлось воедино. Пригодилась моя любовь к изобразительному искусству: я учился в художественной школе, очень люблю писать. Там это выразилось в эскизах ювелирных изделий. Юридическое образование позволило структурировать всё это дело, а геммологическое — гарантировало знание материала, с которым нужно работать. Кино и публичность помогли это рекламировать.
— Что из всех ваших интересов сейчас привлекает вас больше всего? И удаётся ли всё совмещать?
— В какой-то момент ты приходишь к выводу, что надо выбирать что-то одно, центральное, и уделять этому больше внимания. Но в жизни артиста бывает много моментов, когда он ничем не занят. И, будучи мужчиной, сидеть в это время и ничего не делать очень сложно. Если структурировать своё время, появляется возможность чем-то ещё заниматься. Это всё периодически совмещается, но кино для меня является главным делом по жизни, самым интересным и любимым.
— А что насчёт готовки? Вы постоянно готовите или только в моменты вдохновения?
— Постоянно. Я очень люблю готовить. И, как ни странно, все мои друзья тоже любят.
— У вас есть коронное блюдо?
— Всё, что связано с грилем: стейки, какие-нибудь овощи... У нас на самоизоляции с моим братом, Серёжей Бондарчуком, случилась смешная ситуация. Мы были за городом. Приходит Серёжа, говорит: «Смотри, что я нашёл». И показывает мне в Instagram какую-то турецкую котлету размером с три пиццы. Я говорю: «Серёжа, что это?» А он: «Это такая котлета. Ты понимаешь, внутри там сыр, и то, и сё...» В общем, мы трижды посмотрели этот ролик. И пропали на целый день, кашеварили эту котлету. Но получилось фантастически. Было очень смешно, потому что надо было придумать, как её слепить, как положить на гриль. Потом — понять, как её перевернуть (о чём мы раньше не подумали)... Но получилось вкусно, и мы добились того, чего хотели.
— Скажите, что для вас важнее в творчестве — самовыражение или реакция на результат?
— Это очень серьёзный вопрос, и о нём можно долго спорить. Но, мне кажется, каждый художник, чем бы он ни занимался, делает это ради момента созидательного, а не ради последующей оценки. Если бы мы всё делали ради дальнейшей оценки, то, наверное, у всех творческих людей были бы ещё более трагичные судьбы. Мне кажется, главное в нашей профессии, да и в любом творчестве — сам процесс творения.