— Чем вам была интересна работа над «Территорией»? Чем этот сериал отличается от других ваших проектов?
— Эта история самобытна. Ещё на стадии чтения сценария мне показалось, что у неё оригинальная основа и именно в Пермском крае могли произойти такие события. Углубившись в историю, я понял, что она полностью основана не на фантазии авторов, а на мифологии Пермского края. Сказаниях, сказках, персонажах, свойственных данному региону.
Огромный пласт сказаний и мифов был мне неизвестен, я даже не слышал о них. Мне показалось, что всё это должно быть очень интересно и зрителю. Поэтому я сразу сказал: «Да, это очень интересная, талантливо написанная история».
Не буду брать на себя смелость говорить, что и сериал такой: я его как зритель ещё не видел. Но та степень коллективного труда талантливых людей, которые работали над созданием этого проекта, даёт мне право надеяться, что и конечный продукт будет на самом высоком уровне. В принципе, как и всё, что делают PREMIER, Good Story Media. Ребята творчески заточены на создание продуктов высокого уровня.
Мне понравилось, что через этот сериал я изучаю территорию некой малой родины.
Вообще, в последние несколько лет Пермь и Пермский край стали брендом, по крайней мере на телевидении. Символом чего-то очень интересного, качественного, по-настоящему креативного. Я понял, что именно Пермский край родил множество авторов.
Был Пермский период, когда тектонический сдвиг пород выдвинул так называемые (Усьвинские. — RT) Столбы, на которые сейчас ездят смотреть туристы. Так и какой-то тектонический культурный сдвиг из Пермского края выдвинул этих замечательных талантливых людей, которые теперь проявляют себя и в театре, и на телевидении, и в кино. Вот есть понятие «новая волна» — а для меня сейчас настал «пермский период» на телевидении.
— Создатели сериала говорят, что сделали «Южную готику в духе «Твин Пикса» или «Озарка». Вы смотрели какой-нибудь из этих сериалов для вдохновения? На что вы ориентировались?
— Нам никаких референсов не давали, я под влиянием чего-либо не находился. По-актёрски мы пребывали внутри нового стиля существования в кадре — так называемой трушности. Некой документальности существования: будто всё происходило по-настоящему, просто каким-то образом удалось зафиксировать это на камеру.
Для меня такая простота существования в кадре была чем-то новым, интересным, но непростым. Я внутренне рос как актёр.
Помогали коллеги — замечательные, талантливые ребята: Ася Чистякова, Глеб Калюжный, Ксения Отинова. Они, как молодое поколение, как раз обладают этим умением. Я на них ориентировался. Особенно на Ксюшу: она родом из Перми, поэтому во многом мы к ней обращались. Она даже говорит на старом пермяцком языке.
Ксения прямо выстрелила. Я думаю, у неё большое будущее. Она крайне харизматичная актриса, и есть шанс, что эта картина откроет для многих её талант... Я могу долго хвалить креативного продюсера Тимофея (Шарипова. — RT) и режиссёра Игоря Твердохлебова, который непосредственно руководил творческим процессом. Но вообще все департаменты производства находились под глубоким эмоциональным впечатлением, все придумывали и создавали этот мир, эту территорию, на которой живут наши герои.
— Комфортно ли вы чувствуете себя в жанре хоррор?
— Это не хоррор, нет. Любители хоррора могут быть разочарованы. Это что-то близкое к такому мистическому, мифологическому (повествованию. — RT). Как «Твин Пикс», наверное. Не хотелось бы идти в чистое сравнение. Но ассоциативное ожидание зрителя является таким же автором просмотра этого фильма. Когда зритель сам домысливает, додумывает и ищет, что его интересует, настораживает и даже пугает.
— Можете вспомнить какой-нибудь мистический случай на съёмках?
— Нет, на съёмках — работа. Принято считать, что наша профессия какая-то очень интересная или смешная. Но это не всегда так — скорее всего, это вообще не так. Работа — это всегда серьёзно, всегда труд, большая ответственность.
В данном случае климатическая особенность нашего творческого коллектива была самой комфортной. Такое случается редко. Четыре месяца работы у нас был настоящий, по-советски скажу, колхоз. Радость общения друг с другом.
Существование в интересных, по-настоящему сложных природных и бытовых условиях только объединило, сроднило людей. Когда объявили, что съёмки окончены, у всех появились тоска и желание повторить это путешествие. Поэтому, когда была возможность сказать тост, каждый член группы, глядя на продюсера, говорил: «Мы ждём второй сезон».
— Интересно. По-вашему, это возможно? Есть ли в сюжете нужный задел?
— Да, есть. И будем надеяться, что реакция зрителей даст возможность поверить в это создателям этого фильма. Всё зависит от успеха у зрителей.
Мне будет обидно, если фильм «не зайдёт». Но я субъективен в силу того, что это моя личная история.
— Все съёмки сериала проходили в Пермском крае или были и другие локации?
— Всё — Пермский край. Крайне обширный. Это надо видеть! Я думаю, что люди, готовые изучать просторы нашей родины, откроют там для себя что-то абсолютно новое, удивительное. С точки зрения и природы, и климата, и совершенно невероятных мест, ни на что другое не похожих. Плюс ко всему там хорошая инфраструктура.
Пермский край стоит того, чтобы туда поехать, пожить, посмотреть. Это бескрайнее море с такими местами, в которые нога человека не добиралась тысячелетиями. Вот как было тысячу лет назад, так и осталось. Поражает воображение.
— Тяжёлыми ли были съёмки?
— Основная сложность заключалась в информационном голоде. В месте, где велись съёмки, не добивают вышки, и группа недели и месяцы проводила без свободного интернета. У нас была возможность посидеть, скажем так, на информационной диете.
А если удавалось куда-то доехать, добраться до какой-нибудь европейского вида заправки, где продают кофе и есть Wi-Fi, казалось, будто ты в Москву съездил на неделю.
В этот момент в социальных сетях вываливается тысяча фотографий, какие-то посты, в чатах ты быстренько отправляешь сообщения, что с тобой всё хорошо: «Посмотрите, в каких интересных событиях я участвую».
И всё — дальше опять в работу, и телефон уже только как фотоаппарат используется. Так мы и жили. Когда тебе надо в четыре, в пять утра встать, час ехать до точки, где вы только ставите караван, а потом от этого места ещё долгое время добираться по бездорожью, где не может проехать ни одна машина, — потому что именно там, куда мы хотим добраться, действительно и красиво, и загадочно, и (обстановка. — RT) подчёркивает тему картины.
Все четыре месяца так было. Пешком каждое утро пять километров туда — пять километров сюда, пару километров влево — пару километров вправо. Это была норма.
— Вы были готовы к таким условиям?
— Нет. Из-за этого и такая радость. У нас никто не капризничал, ничего не требовал. Мы были все одинаково лишены (удобств. — RT). Максимум, что я персонально для себя организовывал, — это в деревне прийти познакомиться с местными жителями, сказать: «А что, дорогие друзья, банька-то — где-то здесь можно растопиться?» — «Конечно, Андрей, мы рады видеть». Да, узнают — это одно. Но мы там сядем с ребятами, с мужчинами, поговорим про жизнь. Они расскажут про своё детство, про историю деревни. Про историю своей семьи. Баня топится. Поговорили, потом в бане выпарились.
Очень много друзей среди местного населения осталось в телефонной книжке — до сих пор и звоним, и пишем друг другу. Они ждут премьеры.
— Бывало ли такое, что происходившие с вашими героями вещи потом возникали в вашей жизни?
— Нет. Ничего такого нет. В принципе, любой фильм, где есть мистика, ужас или тот же хоррор, строится у нас в голове.
Природа страха — неизвестность. Нас пугает неизвестность. И «Территория» — про то, что природа всего страшного заключается в нашем невежестве, в нашей необразованности, в отсутствии внутренней культуры, понимания того, что мы живём в месте, где до нас жили тысячелетиями наши предки. Неуважение к культуре, к истории этих предков и рождает сиюминутные страхи человека, который просто сталкивается с чем-то впервые.
— Если посмотреть вашу фильмографию, у вас постоянно роли в полном метре чередуются с сериальными. Вот вы, как человек, который давно снимается в многосерийных фильмах, можете сказать: их действительно в последние годы стали иначе снимать? Вы чувствуете, как что-то изменилось?
— Да. С появлением интернет-платформ появилась свобода творческого самовыражения, когда нет контроля и требований, которые предлагали каналы. Я видел, что эти требования зачастую сильно, как рубанком, проходились по замыслам режиссёра, сценариста и продюсера.
Интернет-платформа, когда ребята сами рискуют, придумывая, и сами за свою работу отвечают и в экономическом, и в имиджевом плане, заставляет не делать проходных проектов. А риск ведёт их к успеху. Риск — всегда основа успеха.
Я могу сказать со стороны: идёт развитие нашего российского кинематографа. Многие называют сериалы сериалами, но для меня это в чистом виде кинематограф. Это визуализация фантазий, аллегорий создателей: режиссёра, продюсера или сценариста. Это экранизация своих иллюзий, ассоциативных представлений. Она должна, во-первых, быть интересной, не скучной. А если она ещё и самобытная, и высокохудожественная, то мы потом наблюдаем, как зарубежные платформы покупают наши сериалы. Это уже некая ступень к международному успеху.
— Чего, как вы думаете, в нашем кино не хватает?
— Не хватает проката, не хватает реализации. Не хватает залов, мест, где кино доходило бы до всех зрителей нашей многомиллионной страны. И не хватает экономической успешности: когда у всех рискующих компаний была бы возможность с успеха одной картины снять два-три провальных проекта, и это не било бы по карману той или иной группы. Тогда кино развивалось бы во всех направлениях и жанрах.
В таком случае можно и дебютантов спокойно запускать, и давать деньги на самые смелые проекты без удара по самой компании. А для этого нужно, чтобы платформы развивались, чтобы подписок было больше. Чтобы была возможность показывать кино в отдалённых местах и получать обратную экономическую связь.
Я вижу, как сильно меняется внутренняя ситуация. Профессионализм теперь — требование. Когда ты своими деньгами рискуешь, ты не будешь брать на работу друга только потому, что он друг. Собираются люди, которые максимально полезны на своём месте.
Самому тебе очень хочется быть таким профессионалом. И тогда ты обнуляешь себя: весь успех твоих предыдущих 15—20 лет работы в кино полезен, но в общей истории тебе, скорее всего, придётся начинать всё заново. И я к этому готов, меня это радует. У меня ощущение, будто я только-только окончил ВГИК. И я доволен вот этим своим сегодняшним состоянием. Есть ощущение, что мы вместе со всеми стоим на пороге чего-то нового.
— Стандартный наш вопрос в новых реалиях: как прошла ваша самоизоляция? Как вы переносите пандемию?
— Блестяще. Я, помимо того, что отдохнул, сделал домашние дела. Мы много путешествовали. Всё, на что раньше не хватало времени, в этом году было реализовано. Мы объездили Вологодскую область, съездили в Астрахань, Владивосток, Приморский край...
Наблюдение и внутреннее пребывание в тех или иных регионах России складывают некую картинку. И сильно воспитывают. Потому что основное — это человеческое общение. Это великое счастье — ездить, знакомиться с простыми людьми. Приехал где-то, познакомился, разговорился, общаешься. И какие встречаются люди!