— У нас первый вопрос самый важный, про «БИХЭППИ». Будет ли второй сезон?
— Будет. Он сейчас, так скажем, в стадии написания. Выйдет не в этом году точно.
— Ваш предыдущий сериал «Лучше, чем люди» купил стриминговый гигант Netflix. Как вы считаете, чем он интересен зарубежному зрителю и может ли на такую судьбу рассчитывать «БИХЭППИ»?
— Не знаю, может ли на это рассчитывать «БИХЭППИ», но его сейчас стали больше продавать на различные зарубежные платформы.
Просто у «Лучше, чем люди» универсальная история. Мы, когда его снимали, не думали о каких-то платформах, но совершенно точно делали кино, которое могло бы существовать в любом городе мира. Мы искали актёров с универсальным типажом.
«БИХЭППИ» — всё-таки история с культурными особенностями. Вот главный герой — хирург из США, который возвращается в Россию. Здесь присутствуют определённые вещи, которые неизвестны, скажем, европейскому или американскому зрителю. И могут быть им неинтересны. А к нам они привязаны.
— Если почитать комментарии к сериалу, можно увидеть, что некоторые зрители нашли в нём обыкновенную бытовую комедию, а другие — сложную историю с философскими идеями. Что «БИХЭППИ» в первую очередь для вас?
— Вы знаете, мне этот проект понравился изначально тем, что он…
Это сериал про людей, у которых вроде бы всё есть для счастья — ну такого, номинального. Скажем, каждый из них может позволить себе последнюю навороченную версию iPhone. Но при этом никто не счастлив. И они в поиске этого счастья.
Все линии, все персонажи достаточно инфантильны, и это характеризует сегодняшнее состояние вещей. Моё поколение взрослеет позже, чем поколение моих родителей. И поколение, которое младше меня, взрослеет тоже позже. Но это именно с точки зрения обустройства жизни: они вроде могут что-то делать, они уже при работе, но несчастливы, абсолютно потеряны.
Поэтому, если в целом, для меня это история про инфантильность персонажей. А если в частности, мне очень нравится линия Аркаши, главного героя. Потому что у него там самое мощное развитие (подробнее не скажу, а то будет спойлер). Потихоньку открываются темы (хоть и с лёгкостью, в комедийном ключе открываются), затрагивающие вопросы, о которых мало кто говорит. Если не раскрывать сильно, это вопрос душевного баланса, равновесия.
— Вам было интересно исследовать эту тему?
— Да, потому что в сегодняшних реалиях про это мало кто снимает. Наверное, в мировой практике уже больше фильмов про психологическое здоровье, но у нас на такую тему никто особо не снимал. Не мейнстрим.
И мне нравится, что Ира Аркадьева — собственно, автор этого произведения — затрагивает вопросы, которые близки ей и мне.
— Кстати, о персонажах. Они все очень яркие, разные, со своими историями. У кого-то из них есть реальные прототипы?
— Да. У Аркаши несколько прототипов. Собственно, Ира Аркадьева писала его с нескольких людей. Один из них — хирург Владимир Носов, крутой гинеколог-онколог, лучший в России. Мой приятель. С него, с его историй писались какие-то вещи.
И другой — врач из той же клиники. Ещё несколько персонажей. С ними Ира и соавторы сценария (Аркадий Водахов, Анастасия Волкова) много времени провели — общались по поводу разных медицинских кейсов и прочего.
Что мне нравится у Иры (мы с ней уже работали, она была одним из соавторов «Сладкой жизни») — она очень много берёт из настоящей жизни. То есть множество написанных ею историй основаны на реальных вещах. Они настолько абсурдны, что их даже выдумать невозможно, ты всегда думаешь, что так не бывает! И это делает сценарий интереснее.
— Вот «БИХЭППИ» выходит в телеэфир. На ваш взгляд, есть ли какие-то принципиальные отличия между сериалами, которые создаются специально для интернета и специально для телевидения? Может, темы, динамика…
— Мне кажется, сериалы для платформ посмелее — там просто изначально чуть больше возможностей для креатива.
Вообще, сейчас много продюсеров хотят работать с интересными, необычными идеями. На платформах, собственно, их обкатывают и смотрят, как они выстреливают. И некоторые из них потом, может быть, даже и не доходят до телевизора — там этот формат не приживается.
Здесь в этом плане базово больше свободы творчества. Плюс ещё есть такая штука, как временные рамки. То есть у телеканала серия должна длиться, например, 50—52 минуты. У платформ нет таких заморочек. Ты снимаешь, если тебе хочется, чуть больше. Хочется — чуть меньше.
Конечно, для платформы снимать интереснее. В плане контента всё везде можно, хороший проект везде будет звучать.
— То есть вам — и как зрителю, и как профессионалу — ближе интернет.
— Мне, как зрителю, — да. У меня вообще даже антенны телевизионной нет. Всё, что нужно, я смотрю в интернете. И так лет уже, наверное, 15.
— Вы перестали смотреть телевизор до того, как это стало мейнстримом.
— Да, смысла в нём не вижу особого. Сейчас ты информацию поглощаешь со своих девайсов, смотришь, когда тебе удобно: в метро, на телефоне. Это сегодняшняя реальность.
— Когда вы вернулись из США в Россию и стали снимать здесь, вы заметили что-то интересное? Какие-то особенности работы здесь и там?
— В России я не сразу стал снимать. Сперва я работал монтажёром, режиссёром монтажа, потом — вторым режиссёром. А потом уже взялся непосредственно за режиссуру.
После падения Союза индустрия у нас подувяла, уровень организации спал. Наша организация — немножко русский авось. Только последние лет десять, наверное, всё стало меняться. Появились хорошие компании: та же Good Story Media, которая делает «БИХЭППИ» и «Сладкую жизнь».
Но в принципе в профессии много людей, которым не нужно быть в ней. И мало людей, у которых достаточно в этой области образования. Индустрия пока не выкристаллизовалась. Но она крутая, в крутом направлении движется!
— Знаю, что в качестве второго режиссёра вы работали ещё и в Казахстане, Ливане, Китае, Италии. Можете рассказать об этом опыте?
— Во все эти страны я ездил с русским продакшеном как второй режиссёр, снимать рекламу с местными командами.
Конечно, хочу сказать, везде всё по-разному. К примеру, ливанцы очень на нас похожи. Отчасти будто такие же «на авось», где-то безалаберные. Но абсолютно дружелюбные и творчески интересные.
Китайцы суперорганизованные. Причём безо всяких профсоюзов, без всего. Они очень чёткие, там всё просто летает. В США и Южной Африке очень много профсоюзов, и поэтому им неважно, сняли они, не сняли, — обед должен быть по расписанию.
Мы достигли определённого уровня организованности в производстве, но у нас ещё пока нет такого жёсткого регламента. Потому что пока не устаканилось производство. Но тот факт, что его нет, — это иногда даже в плюс, потому что регламент может убить творчество.
— Где вам больше всего понравилось снимать?
— Очень понравилось в Ливане. Атмосфера. Бейрут — один из самых потрясающих городов на земле. Он просто чумовой. Вся страна находится в постоянном беспокойстве, что ли, потому что их бомбят периодически. Но они очень живые, воодушевлённые, радостные, любят жизнь. Потрясающие.
Вообще это очень крутое место, и работалось там тоже неплохо. Везде хорошо.
— Как сейчас, без съёмок, проходят ваши дни? Чем вы занимаетесь в самоизоляции?
— Готовлю проект. Во-первых, мы с моим другом-оператором Ильёй Овсеневым сняли пилот для 1-2-3 Production и платформы PREMIER. Сейчас, на удалёнке, доделывали постпродакшен. И разрабатываем восемь серий, которые будем снимать в конце года.
— А вы не думали ничего сделать в формате screenlife? Как раз сейчас удобно.
— Ну это не моё. Не вижу в этом смысла.
— Как, на ваш взгляд, изменится ситуация в сфере кинопроизводства после того, как кончится самоизоляция? Не наступит ли глобальный кризис, не уменьшатся ли объёмы производства?
— Кино будет и дальше сниматься. Вопрос, конечно, что будет с экономикой. Но я знаю, что в киноиндустрии все на низком старте, готовы снимать, выходить. Кто-то уже снимает.
Это такая штука… сложно сказать, никто не знает. Мне кажется, группы станут меньше. И надеюсь, темы — актуальнее.
— Когда, по-вашему, всё вернётся на круги своя?
— Полноценно — года через полтора.
— Есть ли в индустрии такие, кто выиграл или ещё выиграет от всей этой истории?
— Netflix, Amazon…
Вообще, всё же в жизни не просто так. Даже эта пандемия для чего-то дана человечеству. Каждый из неё должен сделать какой-то вывод. И если мы не выйдем из этого с новым осознанием себя, своих взглядов на вещи, на человечество, тогда никто не выиграл. Но я надеюсь, что выйдем.