Приморский краевой суд оправдал жительницу Находки по делу об убийстве мужа, который много лет избивал её. Ранее Галина Каторова была приговорена к трём годам колонии, хотя обвинение настаивало на семи годах заключения. Женщине даже не предоставили отсрочку, несмотря на то что она воспитывает малолетнюю дочь. Защите Галины удалось доказать, что она применила необходимую самооборону и не совершала намеренного убийства. В интервью RT Каторова рассказала, как к ней относились следователи и почему, по её мнению, побои нужно считать уголовным преступлением.
- © Фото из личного архива
Семья Галины и Максима Каторовых переехала в Находку из Владивостока. Сложные материальные условия и вредные привычки мужа приводили к частым конфликтам. Женщина не раз хотела развестись, но была уверена, что малолетняя дочь должна воспитываться в полной семье, тем более что супруг по отношению к ребёнку вёл себя образцово.
Вечером 11 марта 2017 года в семье возникла ссора, в ходе которой Максим перестал себя контролировать и набросился на жену с кулаками. Галина схватила нож и стала отбиваться. Нанося удары, она даже не осознала, что убила супруга. В итоге женщина оказалась в колонии, где ей предстояло провести три года.
Каторова обвинялась по статье 105 УК РФ («Убийство»), однако затем обвинение было переквалифицировано на статью 111 УК РФ («Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью»).
«Он любил играть в «Танки»
— Когда муж впервые поднял на вас руку? Как вы отреагировали?
— Когда мы уже подали заявление, когда к свадьбе всё было готово. Мы расстались с ним сразу после этого. Никаких торжеств, естественно, уже не было.
— Он вам когда-нибудь угрожал расправой?
— Был такой момент. Когда я от него хотела уходить, узнав об измене, он сказал такую фразу: «Мне проще тебя убить, но ребёнок останется со мной». В тот момент я особого значения не придала этим словам.
— Почему вы не ушли сразу, как узнали о его первой измене?
— Я почему-то решила, что ребёнок должен воспитываться в полноценной семье. И решила дать ему ещё один шанс. Пусть исправится. Потому что он тогда к ребёнку относился очень хорошо. Было видно, что он очень любит дочь… Конечно, я сейчас сожалею, что мы вовремя не расстались.
— А скажите, он пил? Наркотики употреблял?
— Наркотики он не употреблял. Но выпивать — выпивал. Особенно последнее время стал частенько, по выходным. У него ещё была такая зависимость — компьютерная, или как её назвать... в «Танки» играл.
— За что он вас бил? Как он это обосновывал, мотивировал? Был ли хоть раз какой-то реальный повод?
— Думаю, что реального повода не было. Просто есть мужчины такие, наверное, слабые — я не знаю — духом, характером.
Иногда было такое впечатление, что у него просто чесались кулаки. Я ему говорила: «Если ты хочешь драться, иди подерись с мужчиной, с достойным соперником. Зачем ты на женщину поднимаешь руку?»
Ему могло даже не понравиться, как я, допустим, поставлю тарелку с едой на стол. Ему показалось, что я как-то с пренебрежением поставила или швырнула. Хотя в поведении я такого за собой не замечала. Всегда старалась, чтобы всё дома было чисто, наготовлено, ребёнок ухоженный, он всегда чистый и аккуратный.
- © Фото из личного архива
— Вы обсуждали с родственниками или с подругами эти проблемы, угрозы? Как они реагировали?
— С родственниками — да. Ну как мама могла реагировать? Мама всегда говорила: «Уходи, забирай вещи…» Мама уже искала машину, чтобы перевезти нас с дочкой Викой. Но Викуля заболела, отъезд немножко отложился…
Он просил, вымаливал, чтобы мы остались, чтобы я простила его опять. Он даже говорил: «Если ты уйдёшь, заберёшь ребёнка, то мне ничего не остаётся, как пойти и броситься под поезд. Потому что я не могу без вас жить». Мне всегда его было жалко.
— А почему вы не обращались в полицию?
— В полицию я обращалась, и не один раз. В дежурное отделение обращалась. Меня отправили тогда к участковому. Участковый принял заявление даже один раз... Ну и сказал: «Разговаривайте, договаривайтесь о чём-нибудь. Сейчас ты написала заявление, я ему дам ход, а завтра вы помиритесь. Смысл мне заводить это дело?» Мне опять стало его жалко, я забрала заявление.
— У него были какие-то внутренние проблемы, что-то внутри не складывалось?
— Может быть, и были внутри проблемы. Неустроенность в жизни. Не хватало денег на всё. Не было своего жилья. А хотелось большего, ребёнку хотелось больше дать.
«Я не верила вообще, что такое произошло»
— Расскажите про тот день — про 11 марта.
— Он выпивал с другом вне дома 10 марта. Пришёл домой поздно. Общался со своей матерью. Вот сколько мы жили в Находке — он столько с ней не общался. Они разговаривали на повышенных тонах, обвиняли друг друга. Он винил мать в том, что был лишён детства, что она не воспитывала его, что она всю его молодость пропила, им занимались бабушка и другая женщина. Мать говорила ему, что он сам виноват, убегал из дома. А он отвечал: «Конечно, я убегал из дома, если меня били, не кормили и не одевали».
11 марта он проснулся не в настроении… Потом, ближе к вечеру, сосед опять пришёл — со своей дочкой. Я кушать готовила, детей кормила, смотрела за детьми. Они продолжали выпивать... И всё равно эта ссора, эта агрессия на нём сказалась. Он был такой возбуждённый, как спичка. Мог из-за одного взгляда воспламениться.
Потом у него зазвонил телефон. Я решила просто поинтересоваться, кто звонит. А он начал мне отвечать в грубой форме: «Какое твоё дело, что ты лезешь?!» Я его начала успокаивать. Потом получилось так, что он ударил меня по щеке, схватил за волосы.
Для него конфликт не был закончен, он хотел продолжения. Начал меня бить, пинать, таскать за волосы, душить. У меня ещё на шее висела капроновая нитка с крестиком. Он этой ниткой меня душил, у меня потом борозда даже была на шее. Естественно, я плакала, сначала просила оставить меня в покое.
Потом соседа звала на помощь. Потом просто стала звать на помощь, кричать. Когда на полу лежала, видела, что дочка выбегала, ножки её. Я помню единственное — что у меня перед глазами дочка стояла…
Потом я уже пришла в себя. Полицейские пришли, спросили, что у нас произошло. Я говорю: «Спросите у него, что случилось, что он делает». Потом, когда пришёл врач, приехала скорая помощь, сказали, что он мёртвый.
Я не верила вообще, что такое произошло. Я говорила: «Этого не может быть. Оживите его, сделайте что-нибудь!» Я не хотела принимать тот факт, что он умер. Сам момент удара, как я схватилась за нож, — я вообще не помню, как так получилось.
— Скажите, как велось следствие, было ли давление на вас?
— Давления не было. Следователь что-то спрашивала, что-то записывала. Потом, когда я уже читала свои показания, они были сильно искажены. Про удушение там тоже ничего не было сказано.
— А каковы были месяцы, проведённые в СИЗО?
— Как будто всё это не со мной происходило. Я не осознавала, не хотела принять, что Максима больше нет. Мне казалось, что он где-то рядом — просто уехал. С ребёнком разлуку тоже очень сильно переживала. До этого мы с дочерью никогда не расставались.
— Как к вам относились следователи, сокамерники?
— Следователь как относился? Наверно, как к человеку, который осуждён по 105-й статье. Она не хотела верить моим доводам, что это была самооборона. Что я не просто взяла и убила человека, а его действия меня вынудили, привели к этому.
— Были моменты, когда вы теряли надежду на оправдание?
— Были, конечно. Эксперты сказали, что я могла получить травмы при описанных мною событиях. Что он меня душил, избивал. Они этого не слышали и не видели. Конечно, я думала, что на стадии следствия всё так и останется. Что мы пойдём в суд со 105-й статьёй. У меня была одна надежда — на суд.
«Побои надо считать уголовным преступлением»
— То, что вам вынесли оправдательный приговор, — большое везение. Много женщин с ситуациями, похожими на вашу, в колониях. Как вы считаете, что именно помогло?
— Каждая ситуация индивидуальна. Единственное, что я хочу сказать женщинам, — если есть в семье домашнее насилие, не надо это терпеть. Я всегда надеялась, что Максим как-то повзрослеет, изменится, что когда-то это прекратится. Но этого не происходило.
— Как вы относитесь к закону о декриминализации побоев в Российской Федерации?
— Это неправильно. Побои надо считать уголовным преступлением. Этим законом у домашних тиранов развязывают руки. Они безнаказанность будут чувствовать — и, как мне кажется, таких ситуаций станет ещё больше.
— Как, по-вашему, можно решить на законодательном уровне проблему с побоями в семьях?
— Ужесточить наказание, наверное. Чтобы мужчины чувствовали, что их деяния не останутся безнаказанными. Вплоть до лишения свободы.
— Вы общаетесь с родственниками?
— Я писала матери Максима письмо из СИЗО. Просила простить за то, что её сына больше нет.
— Не планируете теперь уехать из города и начать новую жизнь?
— Планирую на работу выходить, конечно. Уезжать из Владивостока я не планирую. Здесь родители, родственники.
— Оглядываясь назад, если бы был шанс что-то изменить, исправить в этой ситуации, что бы вы сделали, как бы поступили?
— Я развелась бы с ним и ушла от него. И уже конкретно обрубила бы все, так сказать, концы. Вот это я бы сделала. Уже не прощала бы. Я сожалею, что вовремя не рассталась с ним, — это и привело к таким печальным событиям.
Если вы простили один раз, второй раз — мужчина это понимает, он этим пользуется. Думает, что будете его прощать всегда. Женщина сама должна что-то поменять в своей жизни — я так считаю.
