— Почти год назад вы были назначены художественным руководителем Московского драматического театра «Модерн». Что удалось сделать за этот год и что ещё в проекте?
— Удалось довольно-таки много. Потому что мы всё-таки привели в порядок театр. Это связано с репертуаром, с узнаваемостью театра на театральных афишах Москвы. Привели в порядок фойе, зал, оснастили новым светом, в начале года будет новый звук. Привели в порядок продажи — они увеличились в три раза. Сделали новый сайт, открыли детскую студию. И самое, наверное, большое достижение — мы за этот год поставили (в это трудно поверить, но это так) семь спектаклей, из них пять — на новой, большой сцене. Это очень много чисто профессионально.
— Один из двух спектаклей, в котором задействована почти вся труппа, — это «О дивный новый мир» по произведению Хаксли. Скажите, зачем сегодня приходят зрители в театр «Модерн»?
— Во-первых, я не стал бы так разделять и отделять театр «Модерн» от театра вообще. Зачем люди приходят в театр? Люди приходят в театр получить знания о себе. Не о театре, не о пьесе, не об актёрах, даже известных... Они получают знания о себе.
В театре люди не теряют время. Здесь они приобретают время.
И я считаю, что любой спектакль (это моя абсолютно концепция) должен быть высказыванием. Как и фильм. Хотя с кино я расстался. С идеей, что национального кино в России не существует. Его не существует. Не верьте никому, что есть национальное кино. А театр сохранился. Благодаря энтузиастам театра, благодаря зрителям, благодаря правильной государственной политике. Чего я не могу сказать о кинематографе.
— Буквально неделю назад, комментируя решение Международного олимпийского комитета об отстранении нашей сборной, вы сказали, что ехать обязательно нужно, хоть и под нейтральным флагом. И даже предложили организовать краудфандинговую кампанию, чтобы сборная стала общественной, гражданской. При этом вы возложили ответственность на спортивных чиновников. Не считаете ли вы излишним ещё и собирать деньги с граждан нашей страны?
— Когда я высказывался по поводу МОК, Олимпиады и предложил собрать деньги для спортсменов — это больше похоже на некий акт, идею того, я считаю, что нужно дистанцироваться от тех чиновников, которые довели ситуацию до такого кошмара.
Потому что у каждого своя работа. У спортсмена — участвовать в соревнованиях, побеждать, готовиться к соревнованиям. А чиновник должен обеспечивать хорошую работу. Так же, как и я. Я в театре, помимо того, что я что-то ставлю, должен организовать нормальную работу. Юридическую, правовую, административную, хозяйственную: чтобы лампочки все в театре горели, чтобы в туалете не пахло. Если я не могу это организовать, значит, я плохой управленец. Значит, я не нужен здесь.
В театре «Модерн» написано: художественный руководитель — Юрий Грымов. Значит, во всём, что происходит в театре, виноват я. Так же, как, мне казалось, руководители, наши спортивные чиновники, должны были корректно, красиво уйти в отставку.
Потому что (не люблю такие слова, особенно в эфире) нас подставили чиновники. Я сейчас не хочу обсуждать МОК и критику в сторону России. Это другой разговор. Но сегодня чиновники, управляющие спортом, проиграли. Понимаете, они проиграли. Они довели ситуацию. Они подставили спортсменов, они подставили меня как зрителя, они подставили президента. Всех.
— Ваш последний фильм «Три сестры» был снят в том числе и на средства, собранные путём краудфандинга. Дальше режиссёрам придётся собирать средства на подобные проекты самим, а не с помощью государства? И пойдёт ли дальше российское кино по пути подражания голливудскому, которое работает на кассу, а не на зрителя?
— То, что называется продюсерским кино в России, полностью себя дискредитировало. Это я говорю совершенно официально. Можете взять калькулятор и посчитать, сколько сняли фильмов, сколько потратили, сколько заработали... Страшные убытки. Один процент из ста — фильмы доходные. Один процент из ста. Поэтому продюсерское кино сегодня несостоятельно. Нельзя забывать, что 90% картин снято на государственные деньги. Не на частные, а на государственные. Сегодня в российском кино нет частных денег, практически нет.
Модель «догнать и перегнать Голливуд», которая в России существовала в последнее время, утопическая. Мне это неинтересно, мне скучно. Модель совершенно неправильная, потому что Голливуд живёт совершенно по другим критериям.
Американского кино не существует, существует интернациональное кино. Американское кино — это большой интернациональный бизнес, который идёт по всему миру. Рынки продаж — весь земной шар.
Российское кино в основном, на 90%, ориентировано на местный рынок. Местный рынок полностью захвачен американскими кинокомпаниями, и зритель полностью подчинён американскому прокату. Поэтому пытаться сделать русское кино, как голливудское, как все сейчас делают, мне неинтересно. Но, как мы уже видим, любой российский фильм, который более или менее достигает успеха, должен быть обязательно похож на американский. То есть развития кино не будет.
Мне кажется, государство не должно финансировать кино. Оно должно создавать условия, при которых выгодно снимать кино... Невозможно снимать фильмы по заявкам. Сам художник должен определять в себе то, что он хочет снять. А государство должно иметь прямой диалог с людьми. Нам нужно понять очень важную вещь: творцы и чиновники — это не два разных лагеря, это одно целое.
Я знаю массу прекрасных режиссёров, которые не работают сегодня. Они должны беспокоиться об этом. Как в своё время в СССР беспокоились. Когда Тарковский три года ничего не снимал, то самое как бы «злое» руководство Мосфильма и Госкино интересовалось: «Андрей, а почему у вас нет новых проектов, может быть, вы нам что-нибудь дадите, новый сценарий?» Это нормально, так и должно быть.
А Минкульту иногда всё равно, кто там снимает. Грымов? Да кто такой Грымов, да наплевать на Грымова! Нужно идти и пробивать деньги, которые государство выдаёт. Я этого делать не буду. У меня на это нет сил — постоянно унижаться и просить. Потому что это бесполезно.
Посмотрите, какие картины получали деньги, и посмотрите, какая будет реакция на эти картины. Значит, я сегодня для Министерства культуры — недостойный человек. Я ещё не знаю магические слова. Наверное, кто-нибудь нам передаст потом, по наследству, скажут, что, приходя к чиновнику, нужно говорить такие слова: «Крабле-бабле-бумс». Я этих слов не знаю, мне деньги государство не выделяет.
— Наверное, это всё-таки не слова.
— Наверное. Нет, ну как, какие-то слова. А как это так: они заходят в кабинет и выходят — $25 млн на фильм «Матильда». $25 млн получить на фильм «Матильда», который катастрофически слаб! Катастрофически! 25 миллионов долларов!
И при этом кто-то говорит: «Знаете, это такая милая мелодрама». Ничего себе! За $25 млн мелодрама? Ни в одной стране мира такого не бывает. Я не говорю про историческую правду, про человеческую правду, про патриотическую правду. Там вообще ничего нет.
Значит, какие-то волшебные слова кто-то знает. Крабле-бабле-бумс, $25 млн, «Матильда», провал в прокате. Все счастливы.
— Кино должно оставлять за собой какой-то момент воспитания? Если мир изменился и сейчас мы будем снимать кино исключительно о спортсменах, журналистах, адвокатах, все выпускники захотят стать ими. Что же делать остальным?
— Вы переоцениваете значение кино. Кино сегодня не является важнейшим из искусств, как говорил Ленин. Потому что кино тогда было сильным инструментом. Сегодня кино не инструмент, и государству оно неинтересно. Потому что сегодня большое влияние оказывает телевидение (на людей определённого возраста) и интернет. Кино сегодня — это не поле интересов большого бизнеса и большой политики.
Конечно, кино может влиять, но сейчас оно не влияет, поверьте. Кино заняло нишу развлечения, времяпрепровождения. Те фильмы, на которых я воспитан, которые я люблю, — это фильмы советского периода, когда присутствовало авторское начало. Потом было поругано понятие «автор»... Но не бывает кино без автора. А то кино, которое кино без автора, мы его сегодня видим и плюёмся, и люди уходят из зала. А с 1990-го по 2000-й год разрушилась полностью киноиндустрия.
Но в 1990-х годах пришло то, чего раньше в кино не было. То, что я ещё немножко застал, работая с большими, великими людьми, — начали хорошо кормить на площадках.
Сегодня все жрут. Все жрут, жрут, жрут. Ходят все, жуют. Снимая кино, я запрещаю людям жрать. Они постоянно жуют. Стоит буфет — они просто жрут эти бутерброды, жрут, жрут. У них обед — они постоянно пьют чай. Вот это пришло. А кино само по себе исчезло, потому что ушло авторство. Пришли чиновники, которые принимали решения.
Кстати, в советский период тоже чиновники принимали решения. Но они были глубоко образованные люди, именно глубоко, глубинно. Они понимали, что они делают. При этом, существовали, конечно, и Данелия, и Тарковский, и Балаян, и Абдрашитов. Это было при Советском Союзе. И снимали фильмы, которые сегодня никто не будет снимать.
Скажут: «Ой, а кому это надо, это тяжело». И будут показывать: ля-ля-ля, жу-жу-жу, ля-ля-ля. И вот люди в 40—50 лет это смотрят и радуются. Взрослые мужики, вот такие рожи, сидят в зале на «Шреках» и ржут... А «Война и мир» — слишком толстая книга. Всё, потерялись.
— Вы уже упомянули, что сейчас кино не имеет такого влияния, как телевидение. Как вы объясните феномен современного сериала? Как так получилось, что подрос этот уровень и сериалы стали конкурентами кино?
— Если мы говорим про отечественные сериалы, то я это обсуждать даже не очень хочу, потому что это коррумпировано: сами себе заказывают, снимают те, кому надо снимать. Это отдельно, это коррупция. Всё, эта тема закрыта.
Если мы говорим про западные сериалы — здесь две очень важные вещи. Американское кино стало работать больше в основном с подростковой аудиторией. И люди с Уолл-стрит, люди бизнеса, стали учить людей снимать кино... Помните, был конфликт и скандал со сценаристами в Голливуде, которые просили пересмотреть свои авторские? Часть очень серьёзных сценаристов и Гильдия начали серьёзно работать с телевидением, то есть писать серьёзные фильмы. Это первое.
Второе. Частные каналы, которые оплачиваются как абонентская плата, — это некий элемент свободы. Вы зависите не от рекламодателя, не от рейтинга, а от людей. То есть, условно говоря, если я имею свой канал, вы доверяете мне и моему вкусу. И я снимаю те фильмы, которые считают нужным для моей аудитории.
Учитывая, что каналов много, стали появляться прекрасные сериалы. Но нельзя забывать, что эти сериалы очень дорогие. Там работают очень серьёзные режиссёры, актёры. Но почему телеканалы себе это позволили? Потому что они перешли границы собственного рынка. Они стали продавать не только для своего канала, но и продавать на другие каналы.
BBC снимает «Войну и мир». И русские каналы покупают. Не клиника ли? И мы смотрим «Войну и мир» BBC с молодыми актёрами. А почему мы сами не можем сделать такой фильм, чтобы наш фильм купила BBC?
Задумайтесь. Не будет этого. Потому что всё сильно изменилось. Потому что у нас никто не хочет рисковать, никто не хочет инвестировать в свою страну.
Кстати, к разговору о «Войне и мире». В следующем году я в театре «Модерн» ставлю «Войну и мир». В следующем году будет 190 лет со дня рождения Толстого и 150 лет с момента написания «Войны и мира». Поэтому я расстался с иллюзиями о кино, мне комфортно в театре, мне это нравится, мне нравится зритель. Залы переполнены. Не только у меня, во многих театрах.
Это недешёвое удовольствие, театр — это вообще дорого. Это надо понимать. Театр — это всегда дорого. Потому что живые люди на сцене. Это нормально. Это очень дорого. Я говорю про костюмы, про декорации, про авторские права и так далее. Поэтому в театр надо ходить — потому что здесь есть жизнь. В кино сегодня жизни нет. Это всё такое припудренное, непонятное кино для подростковой, не очень развитой аудитории. Точка. Закончили интервью.
Полную версию интервью смотрите на сайте RTД.