— Идея фильма «Дух Байкала» основана на реальной истории, которая произошла с актёром Мосэ Куртанидзе. Скажите, как вы узнали о ней и решили поставить ленту?
— Мы с Мосэ давно дружим, он снимался у меня в других картинах, и он рассказал эту историю. Так получилось, что в тот год у нашего близкого друга тоже случилось горе в семье — потеряли близкого человека. И я очень хотел создать картину для того, чтобы она могла помочь людям хоть каким-то образом пережить эту боль, найти путь в такой ситуации для семьи. И сама метафора — потеря ребёнка в буре, потеря семьи, отца, деда и сына — стала концепцией картины.
В нашем фильме история, с одной стороны, абсолютно правдивая: Мосэ действительно с дедушкой заблудился в буре, и все ключевые факты в сюжете взяты из его истории. Они действительно поехали рыбачить, уазик не завёлся, они долго шли и не могли подать отцу знак. С другой стороны, часть истории в ленте о том, что на Байкале человек столкнётся с тем, что у него в тот момент происходит в душе. Буря, в которую попадают герои, является отражением их эмоций — гнева, обиды, горя. Ведь отец, дед и сын — мужчины, оставшиеся без любви женщины. И только тогда, когда герои найдут внутри себя силы и любовь, силы Байкала помогут им найти друг друга. Это такая художественная концепция.
— В ленте невероятно красивые пейзажи, а вид бескрайнего замёрзшего Байкала захватывает дух. Расскажите про съёмки.
— Перед съёмками мы направились на Байкал небольшой группой, с художником и оператором. Забавно, но с нами случилась точно такая же история, как и с персонажами: мы потерялись в буре. Она пришла незаметно. И конечно, мы так же блуждали, ездили. Потом ещё разделились и уже собирались идти пешком 15 часов на берег, не зная даже, где он находится. Только благодаря какому-то внутреннему ориентиру мы нашли дорогу. И это стало основой для всего фильма. Байкал — чудесное место, где от человека, с одной стороны, мало что зависит, так как он находится внутри безграничных просторов, где нет связи и инфраструктуры. В пургу даже порой видеть и слышать человека неподалёку не можешь, снимать в таких условиях, при 40-градусном морозе, очень опасно. Под ногами лёд порой трещит, а нам надо было по 100 км по нему передвигаться, чтобы снимать в выбранных местах.
С другой стороны, всё полностью зависит от настроя. Когда у нас был настрой на любовь и добро, всё работало и получалось, техника не замерзала, а из-за негативных эмоций или мыслей что-то ломалось. Позитив помогал нам во время съёмок, и Байкал при этом будто сам благоволил. Мы очень переживали, сможем ли вообще снять такое художественное кино в период, когда небезопасно пробираться по льду, но всё прошло хорошо. Более того, лёд держался долго — аж до 5 апреля.
Вообще много чего происходило. Мы работали по 20 часов без доступа к цивилизации и даже не знали, сможем ли завершить съёмки, несколько раз терпели фиаско. Но нам очень помогли местные жители, которые приютили нас. Поскольку мы снимали на льду, местные жители делали прямо там, на льду, палатки с буржуйками и обеспечивали проезд до этих удалённых точек, так как жили мы в 15 часах от берега. Люди там очень духовные и физически обладают огромным количеством навыков, я был поражён.
— Это были прямо экстремальные съёмки. Не страшно ли вам было провалиться под лёд?
— Мы проваливались. Сделали огромную, 15-метровую трещину для съёмок, и один из наших ребят, второй режиссёр Гера Тараканов, следил, чтобы никто туда не подошёл и что-либо не испортил. И вдруг он, сам же охраняя, у меня на глазах упал в неё. Я прыгнул за ним, чтобы схватить его до того, как он уйдёт под лёд. Каким-то образом он не заметил эту трещину, но в итоге даже не намочил верхнюю часть одежды, так как из-за воздуха внутри, как поплавок, сверху плавал. Однако нам пришлось всем вместе вложить все силы и сделать новую трещину.
— В фильме есть кадры, снятые подо льдом. Как вы их снимали?
— Я вообще был поражён работе нашего подводного оператора Дмитрия Рогового. Он оператор-спасатель и опытный байкальский дайвер. Ему приходилось в одиночку уходить под воду на 70 м вниз, при том что вернуться оттуда можно было только по верёвке. Дело в том, что из-подо льда невозможно найти место, где ты входил в воду. И вот мы его с помощью верёвки страховали, чтобы он смог уйти на большое расстояние и снимать все те прекрасные кадры, которые зритель видит на экране. Это было очень рискованное занятие, однако всё получилось у него просто чудесно.
— В ленте множество отсылок к национальной культуре и традициям народов, живущих на Байкале. Как вы собирали эту информацию? Общались с местными?
— Это не первый мой фильм в тех краях. До этого я был в Улан-Удэ на съёмках и завёл тесную дружбу с бурятской киностудией «Байкал кино», мы уже много лет близко дружим. Поэтому я там чувствовал себя практически местным. Мосэ, кстати, тоже близка та культура. Он хоть по национальности грузин, но всегда говорит, что чувствует себя байкальским бурятом.
Там смесь разных культур, все живут в единстве и радости. Безусловно, перед и во время съёмок мы больше погружались в их традиции и разные культурные нюансы. Повторюсь, на Байкале происходит много невероятных вещей, необъяснимых. Многие не верят, а это всё реально. И многие их традиции несут важный посыл. И, кстати, к самому озеру местные жители относятся с уважением, не как к водоёму, а как к большому живому существу.
— В картине присутствуют кадры с животными, в частности с волками. Правда ли, что для съёмки этого момента дрессировщиков и волков везли специально из Москвы в течение девяти суток?
— Действительно, девять суток дрессировщики с волками добирались до нас. Когда они доехали, съёмочный процесс был в разгаре. И если мы как-то приспособились к холоду, то волки были не готовы к морозам. Они замёрзли и устали, поэтому нам приходилось их согревать, обкладывать в ангаре сеном. Плюс ко всему на Байкале водятся северные волки, которые во много раз крупнее, и нам приходилось наших животных от местных спасать. В общем, мы их любили и заботились.
Им вообще очень понравилось на Байкале. После адаптации они бегали счастливые, что, кстати, было нам не на руку, потому что для съёмок нужен был другой настрой у животных.
— Также в фильме есть эпизод с байкальской нерпой — это тоже привезённый «актёр» или местное животное?
— Ой, с нерпой случилась вообще незабываемая история. Нерпята живут в домиках изо льда, которые образовываются из торосов и выглядят как палатки, в нужной температуре +4 °С. Пока они маленькие, мама подныривает в них из воды и кормит малышей там. Бывает так, что палатка из торосов ломается из-за животных или других воздействий, и жить нерпёнку негде, он оказывается на поверхности льда, где температура достигает -40 °С, из-за чего он может замёрзнуть и погибнуть. И люди с благими целями спасают его, не соблюдая при этом температурный режим, что может быть фатально.
В итоге во время съёмок наша команда обнаружила раненого нерпёнка, пострадавшего от волков. Мы его спасли, выяснили, как кормить, сделали ему имитацию домика с нужной температурой. Во многом помог Фонд «Озеро Байкал» — с ним консультировался и с московскими специалистами. За день он выкарабкался. Нашли для него реабилитационный центр в 12 часах езды от нас и, пока оформляли нужные документы для перевозки, поняли, что это судьба. Поскольку у нас фильм про спасение ребёнка, мы были просто обязаны спасти этого ребёнка и снять его в нашем фильме. Я специально написал небольшую сцену, во время которой нерпёнок ползёт, а вся команда за кадром на него тихо дует снегом, имитируя лёгкую бурю. Сейчас он уже подрос, потемнел, любит людей. Мне часто присылают его фотки и рассказывают о нём. Невероятное, космическое создание. Он стал украшением нашей картины.
— Больше половины фильма герои блуждают в сильнейшей пурге. Как осуществлялись съёмки этих кадров?
— Несколько раз мы заставали бурю и снимали кусочками. В остальное время искусственно создавали пургу с помощью снега, ветра и дыма. Когда запас последнего кончился, нам пришлось создавать эффект задымлённости с помощью коровьих лепёшек. Мы их поджигали, получался дым, и зимой у нас там пахло летом. Во время настоящей бури снимать практически невозможно.
— Вы не раз снимали глубокие драмы, дающие зрителям серьёзную почву для размышления: «Временные трудности», «Недетский дом», «Дух Байкала». Как вы выбираете историю, которую хотите снять? Что для вас главное в ней?
— Это они, наверное, выбирают меня. Главное для меня — это смысл. Кино должно помогать. Например, у меня родители работают детскими врачами, и я знаю, почему они этим занимаются. Я тоже хочу, чтобы зритель, который пришёл в кино, мог почувствовать себя героем, стать лучше, выше и получить ответы на какие-то вопросы в духовном плане... Очень хочется, чтобы кино помогало людям, а не превращалось в какую-то аттракционную завлекалку. Искусство должно возвышать и делать лучше.
— Говоря о «Временных трудностях», в одном из интервью вы упомянули, что перед съёмками общались с центрами, сопровождающими детей с ДЦП, а также с Валентином Дикулем, чтобы история и герои были приближены к реальности. Как вы считаете, насколько документально стоит раскрывать важные темы в художественном кино, чтобы зритель поверил? Нужно ли вообще стремиться к максимальной правдивости в художественном проекте?
— Фильм «Временные трудности» выглядит правдивым именно благодаря актёру Илье Рязанову, который и в «Духе Байкала» снялся. Этот мальчик прекрасно знает, что такое трудности и как с ними справляться. Благодаря своему опыту он может не играть, а прожить всё, что чувствует герой. В «Недетском доме» большая часть актёрского состава — воспитанники реальных детских домов, они знают, какой смысл зрителям несут.
В кино каждый человек видит правду, его не обманешь. Есть вещи, которые невозможно сыграть, они идут изнутри. Когда ты видишь людей, таких как, например, мальчик с ДЦП, который по 50 раз подтягивается, отжимается... Такие дети превозмогают себя, чтобы просто нормально жить. И это же всё видно в глазах в кадре. Я считаю, что важно показывать правду. Другое дело, что ни в коем случае нельзя спекулировать на этом, а относиться нужно очень тонко, глубоко.
— После выхода фильма многие в сети критиковали сюжет за жестокость и деспотичность отца, который показан в ленте. Ожидали ли вы тогда такой реакции от публики?
— Я не акцентирую внимание на отзывах, когда делаю своё, на мой взгляд, доброе дело. Я понимаю, что, когда вскрываешь какую-то проблему и ищешь путь решения, всем мил не будешь. Единственное, что меня удивило, — это скандал на «Кинотавре». Я ничего не понимал — были какие-то обвинения в фашизме... Я был удивлён, что с этой лентой поехал на многие международные фестивали. Первый из них проходил в Германии, я думал, что меня там вообще сожрут, так как народ негативно относится к теме того, что кого-то надо исправлять. Однако картина была воспринята скорее крайне положительно: зрители десять минут аплодировали, фильм получил Гран-при, а потом ещё был показан в ряде европейских стран и в Китае.
— Кинематографисты нередко вкладывают в свои проекты собственный опыт, личные переживания. Опирались ли вы в работах на своё прошлое? Помогало ли вам это переосмыслить свой опыт или даже закрыть, может быть, какой-то мучающий вас вопрос?
— Каждый фильм — это, по сути, отражение моего собственного опыта, исследования. Конечно, больше всего интересует возможность найти ответы на вопросы, которые не дают покоя твоей душе. В частности, «Недетский дом» — эта история появилась из нашего с супругой общего дела: мы долгие годы занимались помощью детским домам. В один момент мы оказались в тупике и не знали, как из него выйти. И потом решили бороться, чтобы изменить систему к лучшему.
Все мои фильмы основаны на жизненных историях, но никаких гештальтов я не закрываю. Считаю, что важно привнести в кино силу и опыт, которые могут открыть глаза на что-то людям. А закрытие своих гештальтов подразумевает использование искусства. В моём случае это так не работает.
— В вашем послужном списке только полнометражные картины. Не думали поработать над сериалом?
— Есть задумки и большая работа. В прошлом меня жизнь сводила пару раз с сериалами, я подрабатывал, готовил пилоты. Но к кино я отношусь с большой самоотдачей. Сериалы — это немного другая работа, такой марафон. Там постоянно нужно удерживать силы. В прошлом мне показалось, что это пахнет какой-то халтурой. Я думал, что буду снимать сериал только в том случае, если это будет мой собственный проект. Когда у меня появится возможность снять его на таком же художественном уровне, как фильм, я это сделаю.
— В своих режиссёрских проектах вы также выступаете как продюсер. Почему не делегируете эти задачи?
— Это, можно сказать, вынужденный момент. Кино — это творческий и производственный процессы, и очень важно держать контроль и нести ответственность за них. Только тогда оно получится так, как задумывал. Поэтому я стараюсь брать полную ответственность за эти процессы. Но я создаю все фильмы в команде с друзьями продюсерами и сердечно благодарен им за стойкость и терпение. Только благодаря объединению наших материальных и духовных сил удаётся пройти через испытания, чтобы создать кино и довести его до проката.
— Вас называют представителем мотивационного кинематографа. Знали ли вы об этом и действительно ли это про вас? Намеренно ли вы создаёте такие мотивирующие истории?
—Наверное, это очень высокое высказывание, которому хотелось бы соответствовать. Если мои фильмы мотивируют к чему-то, к каким-то свершениям, — это для меня самое большое счастье.