— На ТВ выходит сериал «Художник», ранее представленный в сети. Когда вам предложили роль Сазонова, капитана милиции, вы сразу согласились или были какие-то сомнения?
— Мы встретились с Тимуром Алпатовым (режиссёр. — RT), поговорили, ударили по рукам — и всё. И дело даже не в Сазонове, а в сценарии. Плюс партнёры замечательные. Это очень радостно: происходит какой-то обмен, симбиоз, ты учишься чему-то.
— Ваш герой вместе с персонажем Андрея Смолякова разыскивает убийц. Это ваш первый совместный проект. Вы на нём и познакомились?
— Да, я с Андреем Игоревичем познакомился на этом проекте. До этого мы ни разу не снимались вместе.
— Расскажите подробнее, как вам работалось вместе.
— Замечательно. Когда человек больше 50 лет в кино — ну как с ним работать? Конечно, это глыба. Многому можно научиться, много чего берёшь из его обоймы, аккумулируешь, присваиваешь. Поэтому да, это замечательный обмен. Кроме того, работать с Андреем Игоревичем очень легко и уютно.
— Есть ощущение, что в сериале банда «Мёртвая голова» и Художник действуют во имя своей справедливости. На ваш взгляд, не размывается ли здесь грань между добром и злом?
— Ну какая здесь грань между добром и злом?.. Есть одни боевые офицеры и другие. Есть разведка, есть диверсионные группы. Все идут выполнять свою задачу либо стремятся к её выполнению любой ценой, даже ценой собственной жизни. А мы сейчас говорим об офицерах, которые не были дураками. Их готовили, над ними работали, их посвящали в определённые таинства разведки. Я вижу людей, которые дали присягу своему государству или своей идее и идут выполнять эту задачу. А что добро и что зло — это уже люди решают.
— Стоит ли зрителям ждать второго сезона?
— Не знаю, это же всё от продюсеров зависит, а они отталкиваются от рейтинга.
— А вы сами как думаете, есть ли у истории потенциал на продолжение?
— Да, но вообще потенциал всегда есть. Здесь по сюжету будет некая загвоздка, а дальше нужно придумывать сценаристам. И важно, чтобы это было интересно зрителю, а мы все постараемся воплотить идею в жизнь.
— Вы согласились бы сыграть в продолжении?
— В зависимости от того, какой сценарий мне предложат. Не всем в этом мире управляют деньги и лицо, которое на экране. Не стыдно быть бедным, стыдно быть дешёвым. Когда предлагают историю, ты видишь замысел и отталкиваешься от него. Если он начинает будоражить, то ты — «да, да, да, вперёд, конечно!»
— Недавно ещё вышел с вами сериал «Капкан на судью». Вы играете там гениального следователя Забелина, который с лёгкостью раскрывает преступления, и в этой роли напоминаете этакого современного Шерлока Холмса. Кем или чем вы вдохновлялись во время подготовки к роли?
— Модель мне помогали выстроить криминальные сериалы, в которых одни и те же клише. Я смотрел на своих коллег, которые устали уже играть эти роли, делал выводы и пришёл к тому, что мой парень очень прост и называет вещи своими именами. Вот и всё.
— Недавно состоялась премьера фильма «Сердце пармы», который взорвал кинопрокат...
— Это здорово. Значит, зритель принял наше творчество, откликнулся. Это всегда очень радостно для артистов, для группы, для продюсеров.
— Конечно. Расскажите, как вы готовились к роли князя Ермолая. Читали книгу Алексея Иванова?
— Ещё задолго до того, как собрались снимать фильм. Как и «Ненастье», как и многое другое. Вообще, Алексей Иванов на данный момент, я считаю, лучший наш писатель.
— Вас не смутили серьёзные расхождения сценария с сюжетом книги?
— Я читал сценарий и прекрасно понимал всё. Просто большее можно превратить в меньшее, а меньшее в большее — нет. Поэтому, мне кажется, и Антон Мегердичев это понимал прекрасно, что от чего-то надо избавляться, а что-то — менять. Или будет не художественно. Я знаю, что фильм вообще хотели сделать продолжительностью больше трёх часов, но очень тяжело так долго удерживать внимание зрителя.
А как готовился? Даже не знаю, наверное, во многом интуитивно. Что-то в памяти было насмотренное, подсознание на это откликается, находит что-то, цепляется. Это не значит, что мы у кого-то что-то воруем. Просто мы аккумулировали это, когда-то присвоили себе, а может, когда-то оно попало в зрительную память и сейчас выплеснулось. Я даже не знаю, от кого это попало и куда. Есть кинокартины и романы, которые я люблю. И в итоге мы с Антоном смогли найти золотую середину в проявлении Ермолая как правителя, как человека, как отца и воина.
— Как вы оцениваете мотивацию своего героя, который решил похитить Золотую бабу вопреки предупреждениям?
— Ну слушайте, тяжела она, шапка Мономаха. Риск — это благородное дело. И в конце концов, мы говорим сейчас о личности. Даже с тем, как такие решения принимал Ермолай, он достоин быть князем. Если бы он благодаря этой Золотой бабе подчинил себе народ, это была бы своего рода победа, а лавры достались бы, естественно, Ермолаю. Это всё игра, которая происходит при власти. Чем выше ты забираешься, тем, наверное, меньше работает такая штука, как распознавание «свой-чужой». А такой регион, как Пермь, на тот момент для Руси-матушки был очень важен.
— Что было самым сложным на съёмках? Наверное, экшен-сцены с массовой рубкой и фехтованием?
— Самым сложным было войти в образ и не отпускать его. А холод, жара, приклеенные бороды, всякие кольчуги — это вторая история. Нас палкой туда никто не загонял, мы сами выбрали профессию, и она волевая. Сложности есть всегда, без них вообще скучно жить. Поэтому мы их преодолевали с энтузиазмом.
— А ещё в ближайшем будущем с вашим участием выйдет многосерийный проект «Шаляпин». Как вы в него попали?
— Мне позвонили и предложили. До этого я пробовался на «Горького», вроде меня утвердили. Дальше пошёл заниматься своими делами. Потом мне позвонили и предложили сыграть Шаляпина. На что я ответил: «Какой из меня Шаляпин?» Мне сказали: «Нет-нет, очень даже убедительно». В итоге мы встретились, поговорили, и мне сделали предложение, от которого я не смог отказаться из-за своего любопытства и желания развиваться. Это исторический персонаж, всегда страшновато такое делать по одной простой причине: народ будет сравнивать. Но я к этому отношусь спокойно. Сравнивали всегда. И будут сравнивать. Всегда будут те, которым нравится, и те, кому не нравится. Это нормально.
— Вы стремились к максимальному внешнему сходству? Наверняка был непростой грим.
— Мы попытались сделать какие-то намётки, но это уже внутренняя кухня артиста, я вам её не смогу объяснить. Мы очень много смотрели фотографий. Вокруг Фёдора Ивановича очень много мифов и легенд, которые не соответствуют правде. Я благодарен людям, с которыми меня продюсеры познакомили и дали возможность поработать, пообщаться. От них я много узнал о Шаляпине. Но всё равно у нас свой образ Фёдора Ивановича, мы не пытались угодить чьим-то мифам или взглядам.
— Какие мифы вы слышали об этой исторической личности?
— Да много. Пел — люстры лопались, стаканы падали. Водку стаканами гранёными пил, был бабником несусветным. От его голоса люди в обмороки валились... и тому подобное. Был такой силы невероятной, что мог дом поднять, разговаривал низким голосом. Всё это, кстати, неправда.
Он был на самом деле одержим творчеством. Да и вообще, мы же говорим об артисте театра. Профессия в любом случае накладывает свой отпечаток. Не на всех, но он огонь и воду прошёл. Одни рождены, чтобы сидеть на попе ровно, а другие — чтобы идти. Характер и сама природа этого человека были в том, чтобы выбраться со дна на свет.
И я считаю, что это во многом уникально — наблюдать человека, который приехал из глубокой провинции и попал в театр. Он учился говорить заново, учился вести себя в обществе, учился языкам. Это интересно — как он менялся, как его терзало то, что он из тех, а не из этих, что в него пальцем тыкали, мол, из грязи в князи, как он пытался соответствовать своему успеху.
— Кстати о голосе: нужно ли вам было петь на съёмках?
— Нет. Мы пытались, но это невозможно, совсем не туда. Мы обходились фонограммами, а педагоги из Большого театра учили рот открывать, объясняли, что такое артикуляция, как её подать. Другая проблема — у нас было всего десять дней на подготовку и громадное количество опер и арий. Было радостно, что с нами работала такая звезда мировой оперы, как Ильдар Абдразаков, и немного боязно. Ты отдаёшь отснятый материал человеку, который с этим очень тесно связан. Как он на это посмотрит, как отреагирует... Но глаза боятся, а руки делают.
— Удалось в итоге за десять дней полностью подготовиться?
— В чём-то — да, а что-то уже на ходу...
— Неужели импровизировали?
— Ну какая импровизация? Смену отработал, пришёл домой, но не спать, а сидеть и учить, постоянно включать и слушать, слушать, слушать... Потом со специалистом разложить всё на партитуры, ритмы, темпы... Это для того, чтобы открывать вовремя рот, брать дыхание, работать диафрагмой, лицевыми. Многое удалось. Но это вы, наверное, решите, когда посмотрите.
— А в чём особенность героя именно в вашем исполнении?
— Я не могу сказать, зрители сами оценят. Буду сейчас рассказывать, что, вот, мне показалось, я вот так бровь должен задрать, и это моя уникальность. Это же смешно. Уникальность уже изначально в том, что человек, которого ты играешь, — глыба, его знает весь мир. Уникальность в том, что мне это доверили. И я играю это своим телом, где-то адаптирую пластику, оставляя зазор, чтобы не потеряться. Это же и есть процесс, это самое кайфовое.
Я четыре года во время учёбы ходил мимо особняка Фёдора Ивановича, смотрел на этот замечательнейший памятник, где он так разлёгся вальяжно, и вместе с однокурсниками говорил: «Вот роль, которую надо сыграть». И понятия не имел, что смогу выпросить её у Всевышнего.