Пробудил чувства: 30 лет назад рецидивист Сергей Мадуев едва не сбежал из СИЗО при содействии следователя

— Почему вам, полковнику 5-го, «идеологического» Управления КГБ, поручили заниматься расследованием побега Мадуева?

— После несостоявшегося побега очень быстро установили, что Мадуев был вооружён тем самым револьвером, который изъяли у него при задержании в 1990 году. Пистолет как вещдок хранился в сейфе у следователей Генпрокуратуры, которые вели его дело. Значит, передать оружие мог только член следственной бригады.

В связи с этим расследование нельзя было поручить ни милиции, ни прокуратуре, поэтому заместитель Генерального прокурора СССР 4 мая 1991-го обратился за помощью к начальнику УКГБ по Ленинграду и Ленинградской области Анатолию Куркову. В итоге заниматься этим было поручено моему оперативному отделу.

Формально, однако, попытка побега не входила в юрисдикцию КГБ, поэтому номинальным следователем был Анатолий Круглов, сотрудник прокуратуры Выборгского района. Мы были приданы ему как опергруппа, но по факту полностью занимались этим делом.

— Помните, как вы сами узнали о ЧП?

— Буквально в тот же день, 3 мая, во время просмотра дома популярной в то время программы «600 секунд» Александра Невзорова. Ещё подумал тогда: «Ни фига себе, в «Крестах» преступники с пистолетами бегают».

— Расскажите про Сергея Мадуева. Как его только не называют журналисты, какие только истории и легенды о нём не рассказывают! СМИ тогда уделяли его истории много внимания, и информации о нём в сети много, но ваше мнение — это совсем другое.

— Да, мы очень много общались, но хочу подчеркнуть важный момент: я не занимался расследованием его криминальной деятельности, за исключением попытки побега, поэтому о нём самом и о его деяниях могу судить в основном с его собственных слов.

• © Wikimedia Commons

— Что Мадуев вам рассказывал о себе?

— Он рассказывал, что родился в тюрьме, мать у него была кореянка, а отец — чеченец. Родители были сосланы в Казахстан, где и познакомились. Потом отец ушёл из семьи, и он жил с матерью. В семье были ещё дети. Но детства как такового из-за бедности и неустроенности у него не было. Матери он особо не нужен был. Рано связался с пацанами, где-то что-то грабанули — понравилось, лёгкие деньги. Ну и дальше пошло-поехало.

Первая судимость в 18 лет, отсидел шесть лет, вышел перед Олимпиадой в Москве, и уже потом, после небольшого перерыва, ещё 15 лет дали. Затем в 1988 году его перевели в колонию-поселение, откуда он вскоре сбежал, после чего начал гастролировать. Несмотря на множество совершённых преступлений, на свободе после первой судимости в 18 лет и до своей смерти в 44 года он пробыл около 17 месяцев. Прозвищ и псевдонимов у него было много, но сам себя он называл «вором вне закона».

— Что-то его отличало от других закоренелых преступников?

— В повседневном общении он был интеллигентным человеком. У него были манеры. Вёл себя всегда прилично, очень вежливо и корректно, без особых криминальных замашек.

Мадуев рассказывал, что, когда ему было восемь лет, его напоил шампанским сожитель матери и с тех пор он вообще не пробовал спиртное. Когда после преступлений его дружки устраивали посиделки и пьянки, где рассказывали о своих похождениях, он не пил и всё запоминал. Мадуев мотался по всему СССР, грабил.

Когда его задержали в январе 1990 года, то в камеру ему передали записку, где дружки просили взять все эпизоды по изъятому револьверу на себя, пообещав его вытащить. Поэтому он стал брать на себя то, что не совершал, ожидая помощи.

Он был очень сильным физически, мог 400 раз отжаться, умел драться. Ну и в целом Мадуев очень располагал к себе людей. Со мной тоже после долгих допросов пытался как-то сблизиться, долго пытался перейти на «ты», но я это сразу пресёк.

— С задержанием Мадуева ведь тоже интересная история вышла.

— Да, абсолютно киношная. Он и здесь смог себя проявить. Брали его в Ташкенте на вокзале. Незадолго до этого при очередном ограблении в Узбекистане был ранен постоянный напарник Мадуева, и тот его прямо там, на месте добил. Поэтому уже в одиночку он собрался в Москву, купив билет на поезд в купе. Задерживали Мадуева прямо в вагоне поезда. Вроде бы всё хорошо, при досмотре изъяли пистолет. Капитан пристегнул его наручниками к себе и повёл к выходу из вагона. В этот момент Мадуев выхватывает лимонку, зубами вынимает чеку и говорит с улыбкой: «Ну чего делать-то будем?»

Начались уговоры. Мадуев требовал машину и деньги, но отпускать его, конечно, никто не хотел. Первым делом Мадуев заставил милиционера сжечь изъятую у него записную книжку. Постепенно они переместились в линейный отдел милиции на вокзале. Чтобы обезвредить Мадуева, придумали план. Снайпер должен был выстрелить ему в руку, а другой сотрудник, когда тот уронит гранату, быстро схватит её и выбросит в окно.

• © Из архива Владимира Георгиева

— Действительно как в кино. Получилось?

— Почти. Снайпер попал точно, отстрелив Мадуеву фалангу пальца. Граната упала, но второй сотрудник в окно не попал, и она от стены отскочила прямо под ноги ошалевшему милицейскому начальству, стянувшемуся на место событий. На их счастье, граната не взорвалась.

— Она, как пишут СМИ, учебной оказалась.

— Нет, граната, с его слов, была боевой, просто старая, времён войны, и не сработала. Раздосадованный Мадуев потом мне с потрохами сдал того, кто ему её продал. Он её берёг как последний шанс для себя и был очень зол на этого человека.

— Давайте вернёмся к несостоявшемуся побегу Мадуева. Что же тогда произошло рано утром 3 мая в «Крестах»?

— Мадуева должны были отправить для следственных действий в Москву. Пистолет у него был при себе с конца апреля. Он по каким-то своим причинам считал, что отправка этапа будет только после майских праздников и у него будет достаточно времени всё как следует спланировать и обдумать.

Но тут рано утром ему сказали собираться на выход, с вещами. Он мне признавался, что в тот момент был в шоке. Не было суеты и массового этапа, на который он так рассчитывал. Ему сначала повезло, что конвоиры не нашли спрятанный револьвер на выходе из камеры, хотя, повторюсь, учитывая опасность Мадуева и его склонность к побегу, такая халатность очень удивляет. Его повели в ещё одно помещение, где перед этапом заключённых ещё раз тщательно обыскивают. Он понимал, что там оружие непременно найдут.

— И после этого растает последняя надежда вырваться на свободу.

— Да, поэтому он решает действовать. Мадуев неожиданно достаёт револьвер, стреляет в стену. Угрожая охране, он пытается убежать по коридору. Ему пытался помешать майор Егоров, во всяком случае, он побежал в его сторону, и Мадуев тут же стреляет в него и попадает в живот, после чего успевает сделать ещё несколько выстрелов в сторону конвоиров. Но в конце коридора решётка оказалась закрыта, к тому же в СИЗО уже подняли тревогу. Туда прибежали сотрудники с автоматами, стали стрелять в Мадуева, но, хотя коридор был узкий, он смог спрятаться в нише, и в него не попали. К этому моменту наган заклинило, и Мадуев, осознав, что дальше сопротивляться нет смысла, бросил его на землю и сдался.

— Помните вашу первую встречу?

— Да, это было где-то через неделю после попытки побега. Я уже хорошо знал, кто он такой, в чём обвиняется. Начальник СИЗО хотел приковать его наручниками к столу в комнате, где встречаются подследственные и адвокаты, но я категорически был против. Что за разговор получится в таких условиях? А он всё переживал, что Мадуев и меня тоже захватит в заложники. Но я был уверен, что ничего он не будет делать. Может, я так считал, потому что привык работать в основном с интеллигенцией.

И вот его приводят. Заходит — весь синий абсолютно. Всё лицо в гематомах. Оказывается, его после неудачного побега и ранения сотрудника СИЗО там очень жестоко избили.

Его пристегнули к решётке, одели зимнюю шапку на голову и дубасили смертным боем, сломали ему два ребра, было сотрясение мозга. У меня шок был. Для меня лично это дикость, конечно.

• © Из архива Владимира Георгиева

Я за годы оперативной работы в КГБ никому из задержанных даже не «тыкнул», не то что бить или угрожать. А тут эти уроды, по-другому я их назвать не могу, такое устроили.

Они же таким образом не мстили ему, а вымещали зло за свои же просчёты, за то, что он их обманул. Если бы тогда при выходе из камеры обыскали, то сразу нашли бы оружие и ничего не было бы.

— Как протекал ваш первый разговор?

— Я первым делом представился, сразу предупредил, что я — руководитель оперативного подразделения, а не следователь. Спросил, откуда у него такие побои, но он сказал, что просто упал со шконки, и наотрез отказался писать на кого-то из конвоиров СИЗО заявление. Я тут же послал своего сотрудника в магазин купить хорошего индийского чая и сигарет. Мадуев очень много курил. Заварили чай. Он был без наручников, как я и просил, и сразу у нас установился нормальный контакт человеческий. Ну и так вот каждый день с ним подолгу беседовали.

— Ваша главная цель была выяснить, кто передал ему пистолет?

— Да. Но он поначалу ничего не говорил. Да, мол, нашлись хорошие люди, помогли мне. Потом он как-то сказал: вы, мол, хороший человек, признаюсь — пистолет принёс мне следователь Рябинин. Начали проверять, проводили очень большой объём разных оперативных мероприятий по нему, да и по остальным членам следственной группы. Причём работа проводилась скрытно, чтобы не бросать тень на сотрудника, который мог быть ни в чём не виноват.

— Вот здесь вопрос. Разоблачение Воронцовой заняло довольно много времени. Но ведь ключи от сейфа, где лежал пистолет, были у очень ограниченного числа людей. По идее, пользоваться им должны были всего несколько человек. Почему же так долго искали сообщника Мадуева?

— У Рябинина были ключи. Один полковник милиции мог брать ключи, Наталья Воронцова брала ключи, и ещё один человек мог. Допрашивали их наши следователи из КГБ, а нам каждый раз приходилось проверять их показания. И вот мы выяснили, что Рябинин ни при чём. Я прихожу к Мадуеву и говорю: «Что же вы, Сергей Александрович, время тянете, мы всё проверили, и это оказался не Рябинин». Мадуев очень удивился.

— Почему?

— Он даже не думал, что мы будем его слова проверять, сказал, что прокуратура ему на слово всегда верила. Тут уже настала очередь мне удивляться. А он в ответ предложил открыть один из томов его уголовного дела, где описаны детали совершённого им нападения и убийства, а потом называет другой том, где есть показания свидетелей, что в то же самое время он на самом деле находился на свадьбе. И даже фотография его приложена.

Он объяснил, что он вот так наговорил «прокурорским» на 70 томов, а они его показания даже не проверяли.

Но при этом брали именно тот вариант, где он не на свадьбе, а убивал. Меня, конечно, такой подход следствия очень удивил. И Наталья Воронцова этим была недовольна. С этого всё и началось.

• © Из архива Владимира Георгиева

— Что вы имеете в виду?

— Когда я с ней разговаривал, она рассказала, что дело было сшито очень хаотично. Она хотела его сшить более последовательно по датам, расставить всё по полочкам, но её руководитель, глава следственной группы Леонид Прошкин, ей этого сделать не давал. Она ему и докладную писала, но он ей отвечал, мол, кончай ерундой заниматься, ему за эти два убийства, что на Мадуеве железно, и так дадут смертную казнь. Я не знаю, почему он так себя вёл — может, хотел списать 20 убийств, которые повесили на Мадуева, может, ещё что-то.

— То есть на его счету на самом деле было куда меньше преступлений?

— Я не занимался следствием по его делам и могу судить только по тому, что он мне сам говорил. Он сам признавал два убийства — своего подельника, раненного во время налёта в Ташкенте, и второе убийство — в Ленинграде, где он в баре убил швейцара после ссоры. Об этом он подробно рассказал. Ещё при ограблении женщины в Ленинграде, у которой он забрал много золота, вроде как выстрелил в неё, когда она дёрнулась.

— Вроде как?

— Потому что, по версии следствия, налётчиков было двое. Но Мадуев уверял, что их было трое, и мы потом по нашей линии смогли это достоверно подтвердить. Мадуев не говорил, что не он стрелял, а заявлял: пусть следствие доказывает, что это именно я. А оно не доказывало, а сразу на него повесило.

Я не знаю, он убил или нет, но вы только вдумайтесь: после ранения эта женщина четыре месяца лежала в больнице, пока не умерла, была при этом в сознании, и за это время её даже ни разу не допросили! Можно же было провести опознание элементарное, вопросов бы не было. Меня поражает, как так можно было вести следствие.

— Удивляет та легкомысленность, с которой он так наговаривал на себя, веря в помощь со стороны.

— У меня один работник ездил в Чечню, с родственниками Мадуева общался. И там они ему однажды предложили проехать за город. Он поехал, а там две новенькие «Волги». Эта, говорят, вам, а эта — вашему начальнику, то есть мне. Говорят ему: «Сделайте так, чтобы он убежал».

— Встречаются отдельные публикации, где идут намёки и на финансовую заинтересованность Воронцовой.

— Это исключено. Воронцовой прежде всего двигала её совесть. Она мне рассказывала, что один из следователей, работавший по Чикатило и привлёкший к ответственности невиновного человека, покончил с собой. И ей не хотелось потом испытывать те же муки совести и лезть в петлю, отправляя Мадуева на смерть за убийства, которые он не совершал. Но её заставляли писать обвинительное заключение Мадуева на 20 убийств. И видя безуспешность своих попыток убедить Прошкина в том, что он их не совершал, она принимает решение помочь ему сбежать.

• © Из архива Владимира Георгиева

— Жест отчаяния?

— Вот именно. Всё, что потом было в этом фильме «Тюремный романс» с Абдуловым, — это ерунда полная. Романтические чувства у неё к Мадуеву, конечно, были. Это наглядно доказывают и её стихи, которые она написала для меня уже после того, как её удалось изобличить.

Но первопричина её отчаянного поступка — это чувство справедливости. На её и без того высоком посту жаловаться уже просто некуда было, она столкнулась с тем, что просто не может никому доказать свою правоту. Кстати, после неудачной попытки побега её сразу уволили из Генпрокуратуры.

— За что? Ведь причастность Воронцовой к побегу тогда не была доказана.

— В том-то и дело. Видимо, испугались, что она может что-то наговорить по делу. Зная её характер, что она может начать говорить, как было на самом деле, решили себя обезопасить как-то, мол, она уже и не наша. А так — мало ли что может наговорить про начальство обиженный человек в отместку за увольнение.

— Как в итоге удалось её изобличить?

— Мы решили провести оперативную комбинацию. Хочу подчеркнуть, что всё было абсолютно законно, мы получили на неё санкцию прокурора, кстати, тогда это был Николай Винниченко, нынешний заместитель генпрокурора РФ.

Был уже июль 1991 года, я собирался в отпуск. Мы к тому времени всех проверили и уже понимали, что пистолет ему передала Воронцова, но ни улик против неё не было, ни сам Мадуев показаний не давал. Я ему перед отпуском сказал, что уезжаю, сказал, когда вернусь, и добавил, что мы знаем, что пистолет ему передала Воронцова и что по возвращении найдём на неё материалы, она получит по полной. Таким образом я его как бы подготовил, что мы причастность Воронцовой в любом случае докажем. Когда я вернулся через три недели в Ленинград, мне позвонили из «Крестов» — Мадуев хочет меня видеть.

Он сразу спросил, как сделать так, чтобы помочь Воронцовой. Я в ответ: «Она принесла?» Он подтвердил. Это был переломный момент.

Я ему тут же рассказал, что ей дадут на полную катушку, потому что она пошла на преступление, занимая такую высокую должность. Также я ответил на его вопрос, что облегчить её участь может только её чистосердечное признание. Мадуев спросил: «А как можно его получить?» Я ответил, что не знаю, что пытался с ней разговаривать, но она ни в какую. К тому времени Воронцова, кстати, уже устроилась юрисконсультом в морской порт. И тут Мадуев делает мне предложение.

— Какое?

— Он попросил организовать ему встречу с Воронцовой, чтобы постараться её уговорить во всём признаться. Я ему возразил, что тут не дом свиданий, это не так просто, нужны основания какие-то для такой встречи, и попросил всё рассказать письменно.

• © Из архива Владимира Георгиева

Он очень не хотел давать письменные показания на Воронцову, он всё-таки старался какие-то воровские понятия соблюдать, и ему это было, что называется, западло, но для встречи я поставил такое условие, и он его в конце концов выполнил. Всё написал, как было, только дату не стал указывать. Хотел, чтобы её поставили позже, чтобы выглядело всё так, что не он её сдал, а сначала Воронцова во всём призналась, а потом уже он как бы подтвердил своими показаниями её версию. Но бумагу его в канцелярии завизировали, и там настоящую дату всё равно проставили — ну так положено по закону было. В итоге встречу организовали, Воронцова тоже согласилась с ним встретиться. Но мы к ней хорошо подготовились.

Я заранее сказал Мадуеву, что из трёх комнат свиданий адвокатов с осуждёнными будет доступна только одна, а остальные в тот день уже заняты. Я это сделал, чтобы в последний момент он вдруг не потребовал предоставить другое помещение. В стену камеры нашими специалистами была вмонтирована скрытая видеокамера, были также установлены микрофоны. Мы рассчитывали, что в ходе встречи речь зайдёт о несостоявшемся побеге и Воронцова себя выдаст.

— Мадуев был в курсе съёмки?

— Нет. Он, как и мы, хотел уговорить её на явку с повинной, но при этом очень не хотел, чтобы кто-то наблюдал за их встречей. Перед её началом он тщательно осмотрел камеру, но не заметил нашей техники. Потом попросил разрешения хотя бы закрыть дверной глазок, чтобы за ними никто не наблюдал. Я ещё раз, зная, что пишется видео и звук, громко спросил обоих, добровольно ли они соглашаются на эту встречу, и, получив подтверждение, оставил их наедине. А сам переместился в соседнее помещение, где шла трансляция.

• © Из архива Владимира Георгиева

— Что там происходило?

— Мадуев сразу попросил её сесть поближе, чтобы можно было говорить шёпотом. Он справедливо опасался, что мы будем их подслушивать, и о чём они говорили, мы в итоге не слышали. Но очень скоро они начали обниматься, целоваться, и стало понятно, что их отношения вышли далеко за рамки отношений следователя и подследственного. Мы, конечно, тоже очень удивились, такую версию мы не рассматривали. Но нашу задачу это облегчило, остальное оказалось делом техники.

— Воронцова во всём призналась?

— Сразу после встречи вызвал на беседу, она снова держалась очень нагло, наотрез отказывалась что-либо признавать. Никакую явку с повинной, как обещал Мадуев, она писать не хотела.

— Неожиданно...

— Пока мы с ней так сидели, ребята поехали опять к Винниченко, показали ему запись, и он без вопросов дал санкцию на арест. Во время обыска у Воронцовой дома и на новой работе нашли множество фотографий Мадуева. Самых разных. Их нашли даже под одеждой при личном досмотре. После этого её сразу в камеру закрыли, и с ней стали работать следователи.

— И после этого продолжала упираться?

— Да. 46 жалоб настрочила на меня во все инстанции. А потом однажды один из следователей пришёл на допрос выпившим, и это её страшно возмутило. Она потребовала, чтобы допрашивал её только я и никто другой. Я пытался от этого уйти, я же оперработник, но она настояла. Видеозапись к тому времени ей так и не предъявили, нужно было собрать дополнительные данные, и мы ждали нужного момента.

— Он настал как раз тогда, когда допрашивать её снова предстояло вам?

— Воронцова всё ещё запиралась, но подтвердила факт встречи с Мадуевым. Однако стала уверять, что её насильно привели в камеру, без её согласия устроили эту встречу, что это провокация КГБ и она очень возмущена. Все эти показания она давала в письменном виде, и я аккуратно откладывал их в сторонку, чтобы она их вдруг не порвала. Адвокат, зная, что я не являюсь следователем, смотрел на меня свысока, особенно когда я стал неожиданно задавать вопросы про личные взаимоотношения Мадуева и Воронцовой — оказывал ли он ей знаки внимания при встрече как мужчина, отвечала ли она ему взаимностью?

В этот момент она начала меняться в лице. Стала говорить, что вопросы какие-то дурацкие пошли и что спрашивать её, следователя по особо важным делам при Генпрокуроре СССР, о таком — это настоящая бестактность и паскудство.

Стала меня стыдить, как я мог только подумать о таком. А когда я неожиданно заявил, что ей предлагается посмотреть приобщённую к материалам дела видеозапись встречи, она повела себя совсем иначе. У неё началась настоящая истерика. Её затрясло, сразу потекли слёзы. Её адвокат, до этого очень самоуверенный, тоже очень удивился, но что делать, видеозапись была сделана с санкции прокурора. Стали смотреть, причём в полной тишине. И тут я спрашиваю её: «Ну что, Наталья Леонидовна, будем и дальше крутить кино»?

• © Из архива Владимира Георгиева

— Занавес...

— Она тут же вскочила, потребовала немедленно остановить запись и устроить ей приватную встречу с адвокатом. Я её осадил, что требовать она будет на свободе, и отправил в камеру, пообещав, что встречу она получит, но позже. Сначала я сам хотел поговорить с ним. Потрясённый защитник тогда сказал, что она «приплыла». Адвокат признался, что думал, что мы устроили какую-то провокацию, но на записи было хорошо слышно, что она сама добровольно соглашается на встречу, да и по её поведению с Мадуевым всё сразу стало понятно. Вопросов у него к нам не было, и он с моего разрешения отправился к ней в камеру уговаривать писать чистосердечное, чтобы хоть как-то смягчить её участь.

Я хочу сказать, тут ведь была очень серьёзная психологическая игра с сильным противником. Это всё-таки опытный следователь, грамотный человек, и вся линия поведения наша, все вопросы — всё было тщательно выверено, чтобы надломить её именно психологически, и это у нас получилось.

— А Мадуев узнал в итоге, что их встреча была снята на видео?

— Да, я ему сказал, и он очень возмущался, устроил жуткий скандал, мол, мы его обманули. Но при этом и удивился, ведь он всю камеру тщательно осмотрел. На эмоциях он отказался и от своих показаний на Воронцову, но дней через пять попросил прийти к нему попить чаю.

Он уже успокоился и даже сказал, что если бы мы его заранее предупредили о съёмке, он бы не остановился на поцелуях и пошёл бы дальше. На что я ответил, что если бы мы заранее ему сказали, то это как раз была бы чистая провокация с нашей стороны в отношении Воронцовой и в суде адвокат это доказательство бы отбил.

— Как сложилась дальнейшая судьба Воронцовой?

— Она получила семь лет колонии. Я как-то по просьбе телевизионщиков ездил вместе с ними в колонию и уговорил её дать интервью. Она избегала журналистов, но тогда материал вышел хороший. Отсидела пять лет и уехала к родителям на Украину. Деталей я не знаю, но вроде бы она жила в Киеве, потом переехала в Житомир, вышла замуж, работала адвокатом.

Она очень сожалела, что из-за её поступка получил тяжёлое ранение человек, ведь Мадуев обещал ей, что не будет ни в кого стрелять, но слово не сдержал. На суде, кстати, мы схлестнулись, обменявшись взаимными упрёками, с её начальником Леонидом Прошкиным, который из-за этого дела, как я понимаю, не получил звание генерала.

• © Из архива Владимира Георгиева

— Мадуев умер в декабре 2000 года в колонии «Чёрный дельфин» от осложнений, вызванных сахарным диабетом. Получается, расстрела он тоже смог избежать.

— Да, в какой-то мере можно сказать, что Воронцова спасла его от расстрела, потому что из-за неудачной попытки побега следствие сильно затянулось. Приговор за свои злодеяния он услышал только летом 1995 года. За два доказанных убийства его осудили на расстрел, но приговор в исполнение привести не успели, так как у нас уже действовал мораторий.

— Вроде бы он и после истории с Воронцовой не оставлял мысли о побеге.

— Да, у него были возможности. Один раз в его камере нашли слепленный из хлеба пистолет. Внешне очень похожий на настоящий. В другой раз нашли уже настоящий ТТ, патроны и даже вроде бы ключи от камеры. Охранник, который передал всё это Мадуеву, уверял, что тот его загипнотизировал.

— Какими ещё интересными делами вам приходилось заниматься?

— За 25 лет службы в КГБ много всего было. Очень много работали по антисоветчикам, диссидентам. Их часто рисуют борцами за свободу, но далеко не все из них оказывались порядочными люди и часто в человеческом плане поступали очень некрасиво. Лично у меня никогда не было цели кого-то сломать, унизить, испортить жизнь. Наоборот, чем могли, помогали им, всегда пытались сначала как-то вразумить.

Также вспоминается история с картиной Рембрандта «Даная», которую в 1985 году изуродовал в Эрмитаже литовец Бронюс Майгис. Он тогда попросил смотрителя показать ему самую дорогую картину, после чего начал её резать и облил кислотой.

— Он оказался психически больным...

— Мало кто знает, что он не собирался ограничиваться картиной. При досмотре на его теле была найдена закреплённая взрывчатка, которую он не успел привести в действие. Меня, конечно, очень покоробило, когда этот человек, выйдя после распада СССР из психбольницы в Калининградской области, попытался выставить себя на родине борцом за независимость Литвы. Он настоящий террорист, который только чудом никого не убил.

— В 1992 году, будучи в самом расцвете сил, вы подали в отставку. Почему?

— Если коротко, то посчитал для себя неприемлемым работу с новым руководством, которое пришло на волне политических перемен в стране и решило расформировать моё подразделение. Тогда городское управление уже бывшего КГБ возглавил Сергей Степашин, и сработаться с ним у нас не получилось, во многом из-за двух его заместителей. В итоге ушёл в коммерческие структуры, где тоже получил интересный опыт.

• Владимир Георгиев
• © Анатолий Караваев

— Не могу не спросить, знакомы ли вы по службе с Владимиром Путиным?

— Да, мы достаточно неплохо знаем друг друга, в 1990-е, уже после моей отставки, тоже взаимодействовали, когда я работал в частной фирме, а он работал в мэрии у Анатолия Собчака. Не могу сказать о нём ничего плохого. Когда он уже был в Москве, работал в администрации президента, как-то заезжал туда его поздравить. Знаю, что ему лично в руки передали один из экземпляров моей книги воспоминаний «Честь имею», которую я издал в 2017 году тиражом 1200 экземпляров. Все они разошлись внутри ведомства, я принципиально не хотел её пускать в продажу — хотелось поделиться опытом и рассказать о нашей службе, предостеречь от чего-то.

— Чем вы занимаетесь сейчас?

— Очень хочу переиздать ещё раз свою книгу. После её выхода многие ветераны КГБ стали просить ещё написать, стали рассказывать что-то своё, и материала очень много интересного. Я вижу, что книгу очень ждут, и это вдохновляет. Пока всё упирается в деньги, для её издания нужно 300 тыс. рублей, которых у меня, пенсионера, нет. Поэтому если найдётся спонсор, то книга выйдет. Многие мои бывшие коллеги уже ушли из жизни, но много и тех, кто ещё жив и хочет поделиться опытом. Как и в случае с первым изданием, я не собираюсь её продавать, это всё не ради денег. Уверен, она быстро разойдётся внутри нашего ведомства и будет востребована среди нового поколения сотрудников.